— Отец. Для Любви нет ничего невозможного.
Прошло много лет. Отец давно умер. Лалит стал наследником огромного состояния. Ещё он стал христианином. Потом — главой христиан Города.
Брахман-христианин, да ещё богатый, то есть обладающий широчайшими возможностями, был костью в горле у фанатиков-шиваистов. Они готовы были порвать его на части, но не решались тронуть — всё в Городе: и школа, и больница, да и само здание мэрии были построены на личные деньги Лалита.
Он решил не жениться и не иметь собственных детей, хотя детей очень любил. Всю свою душу Лалит отдавал детям христиан, в основном — из низших каст. Впрочем, он так же щедро благотворил детям традиционных индуистов, включая поклонников богини Кали. Эти, по его представлению, были самими несчастными и более других нуждались в любви.
Лалит хотел, чтобы весь Город жил так же, как и его родительская семья — в любви. Отчасти это удавалось, а в основном — нет. Лалит не отчаивался, он хорошо понимал, что большинству людей удобнее жить, как прежде. Он часто вспоминал свой юношеский поход в квартал далитов. Почему он тогда увидел вокруг себя только глаза, исполненные Истины? Далиты-христиане, так же как и все люди, были очень разными: порою озлобленными, иногда — равнодушно-тупыми, нередко — совершенно безразличными ко Христу, несмотря на то, что приняли крещение. Почему он не увидел этого тогда? Да ведь увидел, но не придал значения, как чему-то вполне обычному. Если хотя бы в одном далите из ста он чувствовал душу, совершенно преображённую Христом, он уже не вспоминал про его вполне заурядных братьев.
Лалит знал, что ему не суждено закончить дни в неге и довольстве, которые сопровождали его всю жизнь. Когда-нибудь пружина реакции традиционалистов со страшной силой разожмётся, и многие, в том числе и он, примут смерть за Христа. Лалит даже хотел этого. Слишком уж благополучным христианином он был. Разве так можно очистить душу и приблизиться ко Христу? Он надеялся на мученическую кончину, хотя и не был уверен, что достоин её. И вот он увидел долгожданную черту.
Незадолго до дня независимости в его дворец пожаловал мэр. Он долго униженно кланялся и раболепно улыбался, наконец, возвестив, что господин Лалит окажет Городу большую честь, если примет на себя председательство во время праздничных торжеств — кому же ещё возглавить церемониал выноса знамени, если не самому уважаемому гражданину Города?
— И вы позволите христианину возглавить вынос знамён? — грустно улыбнулся Лалит.
— Ну, разве это имеет значение? — стушевался мэр.
— А разве не имеет? — Лалит продолжал улыбаться.
— Мы всё-таки просим нашего господина. — мэр как-то весь разом обмяк.
— Лалит оборвал его непринуждённым и доброжелательным жестом. Он уже понял, что это провокация. Увидев национальные знамёна в руках у христиан, фанатики-традиционалисты обязательно испытают острый приступ ненависти к христианам, особенно если их должным образом настроить, а это обязательно будет сделано.
— Эта идея принадлежит уважаемому господину Паранду? — Лалит испытующе и пристально посмотрел на мэра.
— Да нет, мы, конечно, ведь вы же всё-таки.
На мэра было жалко смотреть. Сомнения исчезали. Это провокация. Значит настал момент истины. Лалит улыбнулся широко, непринуждённо и очень доброжелательно сказал:
— Спасибо за оказанную честь, господин мэр. Я принимаю ваше предложение.
Паранд принадлежал к касте кшатриев. В его жизни всё было очень просто. Его семья была бедна. Он знал, что станет богат. Его родителей мало кто уважал. Он знал, что его будут уважать все. С детства мальчик отличался очень хлипким телосложением. Но он знал, что станет самым сильным. Он знал это так же спокойно и уверенно, как и то, что живёт в Индии. Думать было не о чем. Он вообще никогда не думал.
Отец-пьяница часто бил Паранда. Мальчик воспринимал это как нечто вполне естественное и никогда не пытался сопротивляться. Вовсе не из уважения к отцу, просто тот был сильнее. А сила имеет право. Паранд вырос и накачал мускулы. Когда однажды пьяный отец по своему обыкновению попытался поколотить сына, он врезал родителю в зубы с разворота. Он сделал это спокойно и без гнева, просто констатировал, что власть в доме поменялась.
Мать он почти не замечал. Маленькое, молчаливое, не поднимавшее глаз существо не вызывало у него никаких эмоций. Однажды, когда он был подростком, мать сказала ему, что он должен пойти с ней на церемонию поклонения богине Кали. Кажется, тогда он впервые увидел глаза матери — властные и жёсткие. Религия нисколько не привлекала Паранда, но под взглядом матери он понял, что возражать не стоит.
Церемония проходила не в храме, а в лесу, вдалеке от чужих глаз. В почти непроходимых дебрях стоял алтарь, никому не известный, кроме поклонников Кали. Они уселись в кружок, жрец подходил к каждому и говорил: «Отведай сладость Кали. Теперь ты — её, а она — твоя», давая при этом нечто похожее на кусочек сахара. Паранд поморщившись, положил это в рот и вскоре почувствовал дикое, бешенное возбуждение. Вместе со всеми он выкрикивал гимны Кали, прославляя её страшный облик. Он чувствовал себя как школьник, которого позвали учить уроки, а вместо этого предложили сыграть в захватывающую игру. Такая религия была ему по нраву. Он понял, что Кали — его богиня. Это вам не занудные проповеди брахманов.
Потом откуда-то привели связанного мальчишку-далита. Его положили на алтарь и перерезали горло ритуальным ножом. Жрец слил кровь жертвы в чашу и каждому дал от неё отхлебнуть. Началось настоящее веселье. Никто уже не помнил себя, все срывали с себя одежды, прыгали, что-то выкрикивали, потом катались по земле, лихорадочно совокупляясь. Паранд смутно помнил происходившее. Кажется, он переспал со своей матерью. Или это была Кали?
После церемонии Паранд несколько дней ходил сам не свой. Его терзала смутная, неосознанная неудовлетворённость, некая неутолённая жажда. Он понял, что хочет крови. К тому времени он уже сколотил небольшую банду юнцов, постепенно осуществляя свою мечту стать самым сильным и богатым. Все пацаны в округе платили им дань. Под холодным, тёмным взглядом Паранда кто угодно готов был расстаться со всеми деньгами, только бы этот жуткий тип отвязался.
С членами банды он был так же жесток, но они терпели и покорялись, понимая, что жестокость главаря по отношению к чужим куда страшнее. Теперь у Паранда всегда были деньги, он без труда платил учителю фехтования, купил неплохое оружие. Учеником он оказался весьма способным — чутким, переимчивым, внимательным. К тому же Паранд был фактически равнодушен к физической боли, в любой схватке проявляя ошеломляющую противника готовность идти до конца. Это был прирождённый воин, настоящий кшатрий.
И вот теперь, поняв, что не сможет жить, если не будет пить кровь, он, как всегда, не нашёл о чём тут думать. Они ловили одиноких бродяг и тащили их в лес. Постепенно все в его банде «подсели» на человеческую кровь. Двое отказались пить и сами были «выпиты». Они были сыновьями кшатриев, их долго искали, но так и не нашли. На Паранда не думали, ведь он был их другом, к тому же нечеловеческое хладнокровие этого пацана могло ввести в заблуждение даже весьма опытного дознавателя.
Паранд понял: «пьющие кровь» должны стать внутренним кругом его банды, своего рода гвардией, новых членов не торопились к этому привлекать. Сначала шли многочисленные проверки и многие их не проходили.
Полноценных ритуалов наклонения Кали сами не проводили, участвовали во «взрослых».
Шли годы. Люди Паранда были теперь уже не бандой, а организацией. Все, кто входил во внутренний круг и участвовал в человеческих жертвоприношениях, стали респектабельными гражданами. Среди них были офицеры, бизнесмены, политики, жрецы. Да, жрецы у них теперь были свои и ритуалы свои.