Пекло с его чертями и смолой, с многочисленной раскаленной начинкой переселилось на какой-то миг сюда. Когда они в конце концов добрались к величественному собору с органом и статуями, лица и руки у обоих были побиты и пекли огнем. Увидев спокойную, словно зеркало, воду, они оба метнулись к ней, словно лягушки, выброшенные на сушу, чтобы хоть немного охладить лицо. Они погружали головы в воду, но сразу же вытаскивали их назад: вода была холодная, словно лед, и еще была она соленая, более соленой, чем в соляном прииске.
Не тратя времени, хоть все у них пекло, а в груди клекотала злость, оба тронулись берегом вдоль подземного потока, имея твердое намерение догнать и захватить подростков.
Глава четырнадцатая
Черешары в самом деле двигались этой дорогой. Они сидели, прижавшись в плавучем резиновом трофее друг другу. Виктор впереди, за командира, с веслом в руке, за ним Ионел, дальше Мария, а потом уже Тик. В нескольких сантиметрах перед малышом, то есть между ним и Марией, было еще что-то: ценнейшее из сокровищ, которые когда-то существовали на земле, и было оно у него на груди: волшебная коробочка с ее фантастической силой. Если бы он не нашел коробочку, то от горя сошел бы с ума. Но даже имея коробочку, он не мог забыть несчастья с Цомби, и это несчастье сверлило, словно буравчик, его сердце, которое уже много раз приносило ему боль вплоть до слез. В особенности, когда он вспоминал одну мысль, которая пришла ему одним не очень далеким вечером: подергать Цомби за хвост невидимой рукой.
Но и еще один человек переживал драму во время этого плаванья в неизвестность. Драму с трудными вопросами и простыми ответами, от которых щеки вспыхивали огнем, но, к счастью, этого никто не видел, и время от времени неудержимый трепет еще больше усиливал мрак и вынуждал терпеть безжалостные мучения.
Ионел страдал не из-за того, что произошло с ним и с ними всеми в пещере, а из-за того, что произошло снаружи, в последние часы и дни, в последние месяцы. Если бы сейчас над ним светило солнце, то он смеялся и бил бы себя кулаками в грудь, кричал бы на весь мир, что он обормот и идиот… Как он хотел быть им и делал для этого разнообразнейший маневры… Быть кем? Руководителем экспедиции… Зачем?.. Для того, чтобы в затруднительную минуту его охватил страх, и он поэтому не в состоянии был снять пелену с глаз и избрать нужное решение?.. Для того, чтобы все видели и ощущали, что он… Что он? Что угодно! И прежде всего — человек, который не заслуживает быть руководителем.
Он думал, что все это игра, во время которой все будет очень легко, он будет говорить, когда вставать, когда ложиться, что есть, что одевать, где останавливаться на привал, где разжигать костер… Господи! Что за бред! Зачем нужен для этого руководитель? Это же кто угодно может сказать и сделать. И что произошло бы, если бы он им сказал? Сменился бы цвет солнца? Увеличилась бы земля? Он стал бы выше, или хоть на йоту изменилась бы мнение Марии о нем?..
Только из любви командовать он погряз в интригах, нагромоздил столько вранья, обманывал Тика!.. Как хорошо он понимал сейчас, что он не тот, кто лучше всего подходит на роль руководителя экспедиции. При трудностях он не может быть уравновешенным. Его охватывает страх, от страха он начинает говорить и делать ерунду. Но самое страшное, что тогда, под нажимом страха, он считает, что право на правду — только у него.
Вот куда может завести страх!.. Пот горошинами скатывался у Ионела по лбу, щеки пылали огнем, он говорил себе мысленно трудные слова: что такой руководитель, как он, похож на лягушку, на ту лягушку, которая надулась без меры и даже не представляла себе, что вот-вот лопнет… Так и должно быть, закончил свою мысль Ионел: тот, кто хочет руководить, должен быть решительным, даже тогда, когда тяжело, когда очень трудно, он должен быть готов первым подать пример. Не говорить, протирая сонные глаза: вставайте, так как уже пора… а сесть на плот и первым перейти через ад…
Но думал бы он так, если бы не пережил тех трудных моментов?.. «Это очень хорошо все, что произошло сейчас, — сказал сам себе Ионел со слезами в уголках глаз, — и в особенности то, что произошло со мной, но мне так стыдно за все, что я никогда и никому не скажу ни слова о своих переживаниях…»
Мария жила в своем мире, она мечтала о нем и даже не представляла себе, что может быть иначе. А произошло все иначе, и она до сих пор находилась в неизвестном другим мире — с замками и фантастическими соборами, с органами и колоннадами, куполами, известняковыми кольями и голубыми светильниками, в которые она вглядывалась и испытывала удивление, что такая красивая. Иногда она дергала себя за кончик косы, чтобы убедиться, что она не спит, что это не сновидения — ни медленное плавание, ни мрамор и известняковые сюрпризы, для которых, может, довольно обычного луча света, чтобы они открылись живому взгляду. Мария чувствовала себя такой богатой, словно она была повелительницей всего богатства этого невидимого мира, который предоставлял столько впечатлений — ледяных и мраморных воспоминаний. Ах, если бы появлялись то там, то сям серебряные канделябры с бледным светом, если бы пепельная лодка превратилась в белый ялик, а она откинула бы голову назад, а косы ее касались воды, и если бы где-то, на краю мрака, ее ждало озеро с волнами и ласковой зыбью, и в особенности — солнце, солнце, много солнца, валуны, дождь и солнечный воздух… Мария встрепенулась, но еще не могла привыкнуть к реальности, так как хотела еще побыть в мечте, которая ей снилась столько сотен ночей и которые…