Отложила котлету, завернув в салфетку, и стала припоминать список своих врагов в институте, голодных врагов! Кроме суперголодного друга я вспомнить не смогла. Кстати, именно одному другу я и обязана появлением слюнявого монстра в доме. Вася всегда любил животных. Тащил их отовсюду. Вот только хозяйка его квартиры обладала совсем иными чувствами к милым пушистикам, грызунам и пресмыкающимся. Почему-то при виде этих существ она либо падала в обморок, либо грозила Васе выселением. А мой друг был просто неумолим в своей щедроте душевной. Как-то в шесть утра в мою дверь позвонили. Открыв, я даже не рассчитывала увидеть Васю, да еще и со здоровенной псиной. Зверюга была по пояс парню, немытая, блохастая, и он подтолкнул ее пройти в мою квартиру.
— Вася, что это? — аж завизжала от страха я, прижавшись спиной к стене. Слюнявый монстр прошел в мой дом, осмотрелся, и с физиономией типа «да, не пятизвездочный отель, но сойдет», занял диван в зале, не посмотрев даже на то, что там спал папа. Пес улегся прямо сверху. А папа спал сладко и крепко, наверное, посчитав, что его укрыли дополнительным увесистым пледом.
— Что-что? Собака. — Ответил друг.
«Я бы назвала это флегматичным, заплывшим жиром демоном» — подумалось мне.
— Почему ты сие привел ко мне?
— Ты же знаешь, я очень хочу собаку, но хозяйка завести не позволит. — Объяснялся парень.
— И ты решил завести собаку у меня? — спросила я, на всякий случай, чтобы знать сильно он наглый или не очень. Но совести у товарища не было.
И он его оставил в моей квартире. А вечером это выглядело так: мы впятером весим на другом конце поводка, монстр тащит нас от одного дерева к другому, и мы как на водных лыжах… хотя нет — на асфальтных, развиваем новый вид спорта. Получалось нечто среднее между катанием на воде вслед за катером и бегом с препятствиями. Препятствия тоже иногда бегали и визжали, как мы.
— Пошли уже домой, ну пожалуйста! — умоляли мы, а гад пока все деревья не описал, домой не вернулся.
Помимо огромного мочевого пузыря, псина имела бездонный желудок и потому мы стали называть его Жориком. Впрочем, я к нему быстро привыкла. Папа тоже. Жорику очень многое дозволялось. Например, храпеть на диване или пускать слюни на папину любимую подушку (свою я в обиду не давала), таскать со стола все вкусненькое, до чего он только дотягивался. Единственный человек, которого он боялся и который мог с ним договориться — мама. Когда монстр оставался на ее попечении, а ей было лениво вставать с постели утром, она говорила: «Жора в ванную!». Пес не спорил, не закатывал истерик, а просто залезал в ванную и там делал свои дела. Вот только убирать приходилось мне. Прогулки Жоры и мамы (после ее знаменательного полета на коленках по асфальту) проходили значительно быстрее, чем наши. Мама знала один секрет! Она нашла ахиллесову пяту нашего комнатного кошмара, а точнее ахиллесово ухо, так как именно эта часть тела у зверя была самым болезненным местом. Жора в свою дворовую бытность подцепил клеща, и мама пыталась его вылечить. Тем и пользовалась, когда зверь ей надоедал.
В общем, с Жориком я вела войну на кухне ранним утром, когда мама отвернулась, поставив мне на стол тарелку с кашкой… Манной! Я ее с детства терпеть не могу! Почему я подумала, что она понравится Жоре, понятия не имею, но рискнула сунуть ему свой завтрак под нос. Но пес оказался переборчивым. А мама застала как раз эпизод: «Жри, сволочь!». Правда, саму фразу не слышала, а вот мои потуги подсунуть зверюге тарелку, увидела.
— Что это такое? — собралась обидеться повариха.
— Да, представляешь, положил мне морду слюнявую на колени, в глаза заглядывает… Ну просто бедный и несчастный, а какой голодный! Я вот думаю, жалко, поделюсь с ним. — И пока мама ничего не сказала, я преспокойно спихнула половину своего блюда в миску Жорика. Описать огромные от удивления глаза зверя сложно. Они были даже не размером с пять копеек — больше. Самое интересное, что он понимал: хочешь, не хочешь, а давиться кашкой придется.
Жорик лениво подошел к миске, понюхал, посмотрел на меня, обвиняя во всех злоключениях, которые с ним случались, и нехотя, кончиком языка лизнул кусочек каши. К моему удивлению, начал есть. Челюстью он работал медленно. Я подумала, может не все так плохо? И тоже черпнула ложкой, бросила в рот немного каши… Когда я пыталась не кривляться, видела, как пес ехидничает. Честно! У него на морде написано было: «Подавись!». Я и давилась, очень плохо изображая голод. Мама следила за нашей идиллией и не двигалась с места.