На лай собак, и на звонок в двери, выглянула сонная пожилая женщина в ночной рубахе и халате. Она куталась, и бормотала что-то пока шла к нам. Увидеть столь рано гостей, естественно, не ожидала. Да еще и таких, какие объявляются обычно раз в год вместе с ее сыном (приезжали мы в деревню только летом на шашлыки или весной-осенью, чтобы посадить картошку или собрать). Клавдия Михайловна осмотрела нас, потом машину позади. Кстати, остальных наших здесь не было! Лев соврал мне!
— Лёва, ты? — признала парня она.
— Клавдия Михайловна, простите, можно мы пройдем? — напрашивался в дом Лев.
— Что случилось? — схватилась за сердце женщина.
Он ничего не рассказывал еще полчаса, и пока мы пили чай, заставлял сильнее нервничать. А потом признался.
— Васю на заводе кирпичами привалило, — опустив голову, заговорил Лев.
«Господи, сделай так, чтобы он отделался парой шрамов!» — тут же послала я мысль к небесам.
— С ним все в порядке? — испугалась его мама.
Парень прикусил губу. Он никак не мог отважиться и произнести это.
— Ребята с ним в… морге, — выпалил Лев и в это мгновенье мир затрещал по швам.
— Что? Что ты?.. Где он? — вскочила, опрокинув табурет, Клавдия Михайловна.
Мир содрогнулся под моими ногами. Я поняла, зачем понадобилась другу! И еще, что сама бы сейчас вот так орала, как мама Васи, если бы не обещала поддержать Льва.
«Не хочу идти на работу!» — прозвучали в голове последние слова Васи во время нашего диалога о Леве…
Прощай
Дальнейшие сутки были мраком. Кромешным. Парни ездили за покупками: гроб, место на кладбище, костюм для похорон. Привезли Свету и Олю. Иногда, мы отлавливали не состоявшуюся невесту в ванной, где она запиралась и становилась под холодный душ, чтобы реветь подальше от Васиной мамы. В результате Оля увела Свету готовить в другой дом. В деревне принято помогать друг другу в трудную минуту, потому соседи взяли над нами шефство. А я оставалась с Клавдией Михайловной. Следила, чтобы в ее кружке не переводилось успокоительное. Иногда капала его себе и убеждала, что должна быть сильной ради других. Ни одной слезы я из себя не выжала. Наверное, аутотренинг помог.
Часов в десять меня посетило странное ощущение.
На улице светило солнце. И при этом лил дождь. Клавдия Михайловна успокоилась. Она лежала на диване в летней кухне. Я смотрела на нее, сидя в кресле у окна, и слушала тишину. Не знаю, что это было, но мне показалось, будто кто-то стучит по стеклу. Мне не было страшно. Трезвый разум убеждал: так ветер балуется. Однако я чувствовала его присутствие. Словно Вася вернулся. Стучится и зовет меня, просит открыть. Я поднялась. Дошла до двери, положила пальцы на ручку…
Вот сейчас открою, а он стоит и улыбается. Я обниму его, скажу: «Ну, ты и гад! Заставил нас перенервничать. Сам живой, здоровый…»
Я так и не открыла…
Снова села в кресло и смотрела, как по стеклу стекают капли. Стук повторялся и повторялся. В нем слышалась обида.
Его привезли в одиннадцать. Уже помытого, одетого… Но чужого, холодного, не настоящего: опухшее лицо, кое-где виднелись раны, в которых была запихана вата. Увидев это и кровоподтеки на белоснежной подушке под телом, я вонзила ногти в собственную ладонь, чтобы болью привести себя в чувства. Меня тошнило. Все кружилось перед глазами. Запах вообще заставил все внутренности съежиться. Чем больше я смотрела на Васю, тем больше у меня складывалось впечатление, что в гробу лежит большая, страшная кукла, бездушная и пустая, не имеющая ничего общего с моим другом. Эта кукла не могла улыбнуться, как он; не могла обнять меня или утешить добрым словом, посмеяться над совершенно не смешным анекдотом Лысого…
Но Клавдия Михайловна выла в комнате, как дикая волчица. Она точно знала, что там, в гробу — ее младший сын. Соседки держали ее около гроба, чтобы она не опрокинула его.
А я больше не могла быть свидетелем всего этого. Я выскочила на улицу. Хотела увидеть Йорика. Но он явно не хотел видеть меня. Когда парни приехали, он даже глаз не поднял. Прошел в летнюю кухню, глядя себе под ноги. И сейчас тоже где-то прятался от меня.
— Выпей, — принес мне стакан холодной воды Лев.
Сделав пару глотков, я выдохнула. Но на ногах стоять все равно не могла. Лев обнял меня так крепко, что я перестала дышать.
— Им пришлось распиливать его, — рассказывал об ужасах, творившихся в морге он. Я воспринимала слова спокойно, без истерик. Просто слушала. Все это происходило не со мной… По крайней мере, я повторяла себе это каждую минуту, чтобы пережить кошмар. — Лицо восстановили, как могли. Когда его из-под завала вытащили, голова была настолько разбита…