Немолодой, уставший Шейн живет в Петербурге на мизерную учительскую пенсию. И кто бы мог подумать — встречает любовь! Петербургская белошвейка Прасковья Антиповна Виноградова младше инвалида-учителя на тридцать лет. Но привязанность искренняя. Шейн оживает. Современник описывает его в тот период: «Большая подвижность, несмотря на калечество, выразительная игра лица, совершенно молодые, блестящие глаза, крупная и характерная голова с густыми белыми кудрями, живость и остроумие разговора и горячий живой интерес ко всему... Он так легко побеждал силой духа все свои немощи и убожество, и вы невольно забывали о них. Прасковья Антиповна, которую он называл полушутливо: «моя сестра милосердия»,— словно оправдывая это прозвание, не уставала дарить ему свою широту сердца, щедрость души — стала рачительной, домовитой хозяйкой, помогающей ему во всем».
На седьмом десятке у Павла Шейна рождается дочь. Но удача по-прежнему неблагосклонна к фольклористу. Прасковья Антиповна умирает от рака. Семейное счастье длилось всего несколько лет. Шейн так и не оправился от потери. Умер он на берегу Балтийского моря 14 августа 1900 года, похоронен на немецком кладбище в Риге.
ОЧАРОВАННЫЙ
ХРАНИТЕЛЬ ДРЕВНОСТЕЙ.
ГЕНРИК ТАТУР
(1846—1907)
В истории моего родного Минска немало примечательных имен. Есть там и антиквар, родившийся 170 лет назад в Слониме. Звали его Генрик Татур. Изображение его до сих пор не найдено, не установлено имя матери. Хотя в Государственном историческом архиве Литвы хранится письмо упомянутой матери 1884 года, из которого можно узнать, что в Слониме скончался дядя Генрика — ксендз, сестра Анна учится в женском пансионате в Варшаве. Сравнительно недавно Анатолий Стецкевич-Чебоганов, в чьей родне Татуры, установил дату рождения нашего героя — 17 сентября 1846 года. Но сделанное Генриком Татуром сравнимо с плодами деятельности целого научного института. Только в 1890 году он раскопал 120 курганов возле деревень Дулебы и Нюнищи Игуменского уезда, в 1892-м — 40 курганов возле Станьково, в 1893-м — 40 курганов возле деревни Прилуки Минского уезда. Составил археологическую карту Минской губернии, создал в Минске уникальный музей, написал научные труды об истории Турова, Станьково и Заславля...
Прежде всего Татура вспоминают по яркому отрывку из воспоминаний белорусского ученого Александра Власова: «Мы хлапцамі разам з Казімірам Кастравіцкім сядзелі ў музеі Татура, сотні разоў расказвалі яму свае «беларускія» планы. Строгі старык, лысы, з рудой барадой, падобны да прарока Елісея, быў з намі адной думкі. Седзячы гуртом на змярканні ў яго музеі, заваленым кальчугамі, мячамі, старымі кнігамі, дакументамі, мэбляю, абразамі, ён выслухоўваў нашы «даклады» аб нашых нясмелых яшчэ спрэчках з палякамі і абрусіцелямі, даваў заўвагі: «разумна адказалі!..», «гэта пусты чалавек!..» Прыводзіў нам аргументы з гісторыі Беларусі. Кастравіцкі быў духам з «беларускай пушчы», з народу: ад Татура веяла на нас духам Гедыміна, Ягайлы, Канстанціна Астрожскага, Менскіх, Слуцкіх і ўсіх фундатараў і будаўнікоў беларускай мінуўшчыны. Гэта былі два магіканы, дзве крыніцы, каторыя перахавалі зародыш беларускай ідэі і не далі ёй загаснуць».
Находилась колоритная квартира на улице Торговой, недалеко от набережной Свислочи. Казимир Костровицкий, упомянутый в отрывке,— это поэт Карусь Каганец, родственник французского поэта Гийома Аполлинера. Среди гостей был гимназист Иван Луцкевич, в будущем — основатель «Нашай Нівы» и Белорусского музея в Вильно. И еще уточнение. Многие исследователи считают, будто автор воспоминаний хотел сравнить старого археолога с пророком Моисеем, персонаж-то на слуху... Ошибся, мол, Власов. Однако логика здесь такая: каноничного пророка Елисея узнают по тому, что он лыс и бородат. Именно так его изображают на иконах. Притча о том, как дети дразнили святого за лысину и были наказаны медведицей, распространялась в лубочных картинках. Поэт Серебряного века Саша Черный написал «Сказку о лысом пророке Елисее, о его медведице и о детях». Так что внешность Татура не только у человека воцерковленного в то время вызывала однозначную аллюзию.