Биспинг добился невозможного: материалы его дела были пересланы из Советского Союза в Варшаву. И, наконец, уже в отсутствие главных свидетелей, 5 мая 1928 года, был вынесен оправдательный приговор. Барон дожил до того времени, когда его владения оказались на территории советской страны, и дальнейшая его судьба неизвестна.
ПОЭТ, ГЕОЛОГ, ИЗГНАННИК.
МИХАЙЛА ГРОМЫКО
1885—1969)
В 1920-х годах этому поэту завидовала литературная молодежь. Михась Чарот на собрании «Маладняка» возмущался: «У чым справа? Калі са сваімі вершамі выступае Міхайла Грамыка, яму больш апладзіруюць, чым нам».
Что ж, слава у него была. На три года младше Купалы и Коласа, он стал лидером белорусского литературного движения, экспериментатором, автором первой пьесы о Франциске Скорине. А параллельно — видным ученым, геологом, автором первого белорусского учебника по географии. Если бы его не арестовали, нефть в Беларуси начали бы добывать еще в 1930-х годах. Ну а гранит для Мавзолея Ленина он искал вместе с еще одним академиком, Вацлавом Ластовским. И оказался среди немногих, выживших в сталинских лагерях. Вот такие причуды судьбы.
Михайла Громыко, родившийся 130 лет назад в деревне Черное, рано осиротел, но утверждают, что отношения с мачехой были хорошие. Отец устроился управляющим имения вдовы учителя могилевской семинарии. Как пишет могилевский историк Олег Дьячков: «Гэты перыяд жыцця будучы пісьменнік узгадваў заўсёды з замілаваннем: "3 сямі да трынаццаці гадоў я пражыў багатым на ўражанні жыццём. У гэты час сям'я наша не адчувала матэрыяльнай нястачы. Блізкае знаёмства з нашай прыродай, сялянамі, мовай, рознабаковымі праявамі гаспадаркі, непасрэднае назіранне за дзейнасцю бацькі заклалі ў маю душу пэўныя асновы светапогляду"».
Затем отец получил в Могилеве адвокатскую практику, а Михайла поступил в гимназию. Впоследствии он уверял, что именно в пятом классе приобщился к революционному движению — «неоформленному» кружку гимназистов.
В 1905-м Михайла поступает в Московский университет на медицинское отделение, оттуда переводится на специальность «Геология». Время и среда самые революционные. Громыко входит в РСДРП — неудивительно, что власти ему отказывают в месте учителя на родине, и молодой революционер-учитель поселяется в Одессе.
Из того периода стоит упомянуть поездку по Европе, уже предвоенной, с товарищами-учителями. С началом войны Громыко работает в организации белорусских беженцев «Беларускі гай». В 1917-м начинает пробовать себя как белорусский писатель (до этого были попытки на русском языке). В Беларусь возвращается в 1921 году.
Время знаковое. Создается система национального образования, открываются научные учреждения. Для этого отовсюду приглашают старых «спецов». Патриотично настроенные люди — профессора, академики, доценты — едут, чтобы самоотверженно трудиться, создавая молодое государство, а затем... быть убитыми и забытыми.
«3 тых часоў я ўжо не аддзяляўся ад нашага народнага жыцця... Якое то было акружэнне! Я ўглядаўся ў постаці Янкі Купалы, Якуба Коласа, Змітрака Бядулі, Цішкі Гартнага, Максіма Гарэцкага і многіх хоць і меней выдатных, але патрэбных для паўнаты і магутнасці "хору" і "аркестра"»,— вспоминал Громыко.
Он преподает в Белпедтехникуме и университете. Вместе с Николаем Азбукиным разрабатывает белорусскую научную терминологию, пишет учебник «Пачатковая геаграфія». В разделе «Чалавек» есть строки: «Вясёла ў школе, у класе, дзеці! Колькі тут прыяцеляў ды прыяцелек, колькі сяброў, таварышаў. Кожны з іх цікавы па-свойму, па-асобнаму... Яшчэ болей розных народаў і пляменняў жыве на свеце. I лепей было б, каб усе людзі на Зямлі, усё чалавецтва было як вялікая, вялікая школа, каб не біліся, не ваявалі, а жылі б у "злучнасці брацкай"».
А вот в литературе Громыко, несмотря на то что был человеком солидным — тридцать шесть лет, — примыкает к течению «бури и пены» вместе с М. Чаротом, А. Дударом, А. Александровичем, А. Вольным. «Бурапенцы» противопоставляли себя «цішкізму», возглавляемому Тишкой Гартным, он же — Змитер Жилунович, видный большевистский деятель. «Цішкізм» отличался пафосом и традиционными формами. «Бурапенцы» хотели экспериментировать, жаждали революционной романтики. В этом Михайла Громыко мог многих переплюнуть хотя бы в силу своей эрудиции. Кто еще из поэтов, вчерашних деревенских пареньков, мог рифмовать «каініты — трагладзіты»? А в 1922 году в журнале «Полымя» появляется «нібы-паэма» «Гвалт над формай» Михайлы Громыко. Он далеко уходит от своих ранних возрожденческих стихов и явно подражает «Двенадцати» Блока и футуристам.