На другое утро отмерили арену в шесть копий в длину, столько же в ширину и расчистили ее для боя, и судьи поединка предупредили бойцов, что тот, кто выйдет за черту арены, будет считаться побежденным. Солнце и тень поделили между сторонами поровну. Затем судьи ушли с арены, и бойцы стали друг против друга. Вот стоят сторонники Сида на одной стороне, а графы Каррион со своим дядей — на другой. Бойцы плотнее прижимают к себе свои щиты, опускают копья, украшенные значками, и припадают к луке; кажется, сама земля дрожит под ними, и каждый из них внимательно следит за врагом.
Но вот выехал вперед король и сказал громким голосом:
— Инфанты Каррион! Поединок, на который я согласился, должен был быть в Толедо, а не в ваших владениях. Но вы сказали, что там у вас не будет всего вам необходимого. Из вежливости я приехал в вашу землю. Я привез сюда и рыцарей Сида — они доверились мне, положась на мое слово и на мою честь. И я предупреждаю вас и ваших сторонников, что тот, кто поступит с ними вероломно, будет привязан к коням и пущен в поле — и никто не посмеет спасти его!
Рассердились графы при этих словах короля, но делать было нечего, и пришлось им биться в честном бою.
Между тем король подал сигнал.
Фернандо Каррион бился с Педро Бермудом и, видя, что не избежать ему смерти от твердой руки Педро, признал себя побежденным.
Мартин Антолинец из Бургоса бился с другим Каррионом. Мартин нанес ему сильный удар своим мечом, рассек ему шлем, и Диэго упал без движения на луку седла; потом, придя в себя, стал он кричать от боли, а конь его вынес его за черту арены, и тогда признал он себя побежденным.
Третья пара — Ассур Гонзалес и Нунна Бустос — дрались дольше, и последнему пришлось было плохо, но правда была на его стороне, и он ссадил с коня злого предателя и хотел было уже отрубить ему голову, но взмолился к нему отец Ассура:
— Не делай этого: сын мой и так побежден!
Нунна Бустос спросил тогда судей, можно ли считать поединок оконченным. Но судьи сказали:
— Нет, пока Ассур Гонзалес не признает этого сам.
Придя в себя, и он признал себя побежденным.
И с этого дня объявил король графов Каррион предателями, так же как и дядю их Ассура Гонзалеса, помогавшего им своими советами.
Они уехали из своего королевства и никогда уже не смели смотреть в глаза людям. Честь же Сида была восстановлена, и рыцари его вернулись в Валенцию, где пиры и празднества продолжались целую неделю.
Долго жил в Валенции Сид, и очень устал он от постоянных забот, устал он от множества битв, как вдруг пришло известие, что мавританский король Букар снова подошел к Валенции с тридцатью королями, столь же храбрыми, как и он сам, и со множеством войска — и пешего, и конного.
Между тем добрый Сид лежал на своем ложе, обеспокоенный и печальный. Он молил Бога о том, чтобы спас Он их всех от этой большой беды, как вдруг увидал около себя человека в блестящей белой одежде.
— Спишь ты, Родриго? — спросил он его. — Если спишь, то проснись!
— Но кто же ты, пришедший ко мне?
— Я пришел возвестить тебе, что приходит тебе пора оставить этот мир. Ты умрешь ровно через тридцать дней от нынешнего дня. Господь из любви к тебе дарует твоему войску победу над королем Букаром. Сам же ты, Родриго Кампэадор, оплакивай свои грехи, чтобы смерть не застала тебя нераскаявшимся.
Очень болен Сид: осталось ему всего два дня жизни, и позвал он к себе свою любимую жену, донну Химену, и епископа Иеронима; позвал Альвара Фанеза, Педро Бермудца и своего самого близкого слугу и друга — Жиля Диаза. Все собрались они вокруг него, и Сид сказал им:
— Вы знаете, что король Букар подходит к Валенсии, чтобы отнять ее у нас; ведет он с собою большое войско, и много королей следует за ним. Первое, что вы сделаете, когда душа моя покинет мое тело, — вы набальзамируете его благовонными травами.
А ты, моя добрая Химена, со своими подругами, не плачьте громко, когда я умру, и не наряжайтесь в траур: если узнают мавры, что нет меня на свете, они возьмут Валенцию, разграбят наши сокровища, а вас всех умертвят. Напротив, когда пойдет Букар, велите всему войску стать на стены, бить в барабаны, трубить в рога и выказывать великую радость.
И ты, Химена, уезжай тогда в Кастилию, захвати свои богатства и возьми с собой все христианское население города, а мусульман, способных изменить нам и погубить нас своею изменою, вели связать и запереть. Когда все будет готово, пускай оседлают моего Бабиэка и посадят меня на него, как живого, чтобы мавры не догадались о моей смерти, и пусть мой верный друг, Жиль Диаз, ведет под уздцы моего коня, а племянник мой, Педро Бермудец, везет передо мною мой боевой значок, как делал он это при моей жизни.