Но вернёмся из баталерки в кубрик, где мы расселись по своим койкам, не узнавая друг друга в форме. Некоторые даже развалились на койках: не служба — малина! Но тотчас словно из под земли между коек возник тощий, белобрысый старший матрос Петухов. Принёс и раздал всем нитки, иголки, приказал нашить на робу квадратные погончики с напечатанными на них охрой буквами «ТФ». Петухов согнал с коек и сидячих, и лежачих.
— Ст, гого накажу в д, гугой, газ!
Этот худой, невзрачный, прыщавый, белобрысый, картавый, горластый старший матрос оказался инструктором нашего третьего взвода. На круглом как репа лице Петухова, усеянном угрями, таращились рыбьи глаза с белесыми, поросячьими ресницами. Выкрикивая картавые слова, инструктор подёргивал подбородком, словно подпрыгивал. Разумеется, с первых минут он получил прозвище Петух и оправдывал его своим петушиным характером.
И первый день службы на флоте начался!
О чём мечтал, о чём грезил — вот оно! Нравится? Спрашиваете! Один Петухов чего стоит!
— Закончить подшивание погончиков, — раздаётся команда дневального. — Роте построиться!
— Быст, го! Быст, го! — кричит Петухов. — Койки зап, гавить! Т, гетий взвод — становись!
— Второй взвод, становись!
— Первый взвод становись! — как будто соревнуясь, кто кого перекричит, орут инструктора. В течение минуты рота построена. Разобрались по ранжиру, выровняли носки. Взяли дистанцию, интервалы. Но к чему такой ажиотаж? Что за переполох?
И здесь нашим глазам вновь предстала живая легенда подплава — мичман Загнибородин. Ветеран–подводник–североморец.
Мичман Загнибородин
Сутулясь, слегка прихрамывая и покашливая, он вышел к роте.
— Равняйсь! Смирно! Равнение на… право! — скомандовал дежурный по роте главный старшина Рафаэль Юсупов. Повернулся налево и чётким строевым шагом подойдя к мичману, красиво козырнул:
— Товарищ мичман! Рота по вашему приказанию построена! Дежурный по роте главный старшина Юсупов.
— Добре, бачу, шо моряки теперь у строю стоят, а не яки–нибудь портовые грузчики. — Мичман покашлял в кулак, вынул из кармана кителя носовой платок, шумно высморкался и гаркнул:
— Здоровеньки булы, товарищи курсанты!
Жилистая рука, торчащая из рукава, мелко подрагивала у козырька фуражки. Из–под него в хищном прищуре нас сверлили невыразительные, но пристальные глаза, быстро пробегая по каждому, ощупывая взглядом, кто чем дышит.
— Здра–асьте, — нестройно ответили мы.
— Вольно, — отбрасывая руку от фуражки, сипло сказал седой мичман. — Оце яки гарны хлопци. Бачьте, шо кажу вам: Я старшина роты мичман Загнибородин, батько ваш и командир перший. Шо я казав, то и робыть трэба. Кажу лямений на чугуний, то лямений и е. Кажу бурундук птичка, то нехай поёть. Усё уразумилы?
— Усё, товарищ мичман, — загоготали мы. А я наверно громче других, потому что старый морской волк, безучастно глядя в пространство, ткнул в меня сухим скрюченным пальцем.
— Оце, яка ваша хвамилия, курсант?
— Гусаченко, — растерянно назвал я себя.
— Висповидать трэба по уставу. — Он снова ткнул в меня пальцем:
— Курсант?
— Курсант Гусаченко!
— Шо розреготався як ведмидь? За смех у строю объявляю вам наряд вне очереди.
— Так я же…Так все же…
— Я казав: висповидать по уставу — есть, так точно!
— Я же не один смеялся…
Он опять уставил на меня твёрдый и корявый сучок — палец.
— Курсант?
— Курсант Гусаченко!
— За пререкание со старшиной роты объявляю вам два наряда вне очереди. Висповидать мене по уставу. Не слышу, — подставил ладонь к своему уху старый мичман.
— Есть два наряда вне очереди!
— Оце гарно! Я вас захвотограхвировал, курсант Гусаченко, щоб не запамятувать, — старчески проскрипел старый вояка. Достал из нагрудного кармана блокнотик и запечатлел там мою фамилию.