Собирая в чемоданчик инструменты, Чепель запел о ландышах, и старший лейтенант Тушин утёр пот с лица. Нажал тангенту «Нерпы»:
— Центральный! В четвёртом неисправность устранена… К выполнению задания готовы.
— Есть четвёртый!
На позицию старта мы пришли на рассвете. Точность попадания ракеты зависит от правильного определения своего местонахождения. И здесь постарались штурманы Косолапов и Малкиев, штурманский электрик Ставицкий. С точностью до метра выставили лодку на линию старта. И это в необъятном океане!
Мы всплыли. Командир видит в перископ облачное небо. Волны ещё не улеглись после недавнего шторма. Мёртвая зыбь качает лодку. Открыта крышка третьей шахты. Из жерла её поднимается ракета. Зловещий силуэт возвышается над рубкой в туманной синеве. Через мгновение он окутывается сизым облаком и ослепительным пламенем, в котором мелькнули стойки–держатели, освобождая хищное тело ракеты от удерживающих её захватов. Сверля пусковой стол огненной струёй, ракета отрывается от него, исчезает в предутренней дымке.
— Стол вниз! Закрыть шахту! Срочное погружение!
На обратном пути наш акустик Малышевский засёк американскую субмарину. Она паслась у берегов Камчатки в советских территориальных водах. Мы вели чужую лодку, пока она не вышла в нейтральные воды.
По приходу в базу на К-136 прибыл главный конструктор электронно–вычислительной машины системы «Марс». Какой–то суперзасекреченный академик. С трудом протащив через рубочные люки своё грузное тело, светило науки уверенно прошагал к своему детищу. Долго гонял машину в разных режимах, чтобы убедиться в её надёжности. Машина чётко решала поставленные ей сложные задачи. Довольный её безотказной работой академик вежливо осведомился:
— Кто обслуживал машину в походе и во время ракетного пуска? Я хочу побеседовать с этим замечательным специалистом…
Позвали Чепеля.
— Иди, с тобой сам академик желает поговорить!
Увидев перед собой старшего матроса, главный конструктор ЭВМ смутился: полагал, что к нему явится старший офицер, а не старший матрос.
— И каковы ваши замечания и предложения, уважаемый? — не скрывая иронии, спросил учёный муж.
— Да вот этот переключатель тут нафик не нужен… Из–за него чуть поход не сорвали. Пружинка выскочила… Еле починил…
— Как это не нужен? — усмехнулся академик явной, как он полагал, глупости матроса. — Как это не нужен? — строго повторил он. — Над этим переключателем, мил человек, да будет вам известно, институт целых два года бился, пока довёл его до ума. Без него машина работать не будет!
— Ещё как работает! Сами же видели. Плохо ваш институт бился, не довёл переключатель до ума. Пружинка какая–то мудрёная из него выскочила. Так я… того, отключил ваш переключатель, напрямую схему заделал. Смотрите!
Чепель открыл панель. В блоке пульта управления сиротливо болтались обрезанные провода. Не веря глазам, академик снова и снова включал и выключал машину, задавал ей самые сложные варианты, но ЭВМ как и прежде работала безошибочно.
— Ну и ну, — покачал головой академик. — Должен признать, коллега, вы большой специалист… А до этой машины вы на какой работали?
— На «Зил‑130»… Шофёром…
У академика округлились глаза, вспотела лысина и отпала челюсть. А переборки четвёртого отсека задрожали от смеха…
Тот прелесть солнца не поймёт И нежность голубого неба, Кто сутками в глубинах вод В отсеках герметичных не был. Этими проникновенными словами поэта–подводника Героя Советского Союза капитана 2 ранга Магомета Имадутиновича Гаджиева я заканчиваю главу о «холодной войне» в морских глубинах и её мужественных участниках — моряках–подводниках СССР и России, чести своей не уронивших, флага советского и российского ни перед кем не спустивших, истинных рыцарях моря. Многих из них уже нет с нами. А те, кто может поделиться воспоминаниями о «горячих» днях «холодной войны» — ветераны флота, почтенные старцы, убелённые сединами, со скромными рядами наградных планок.
В конце концов не за орденами и медалями тихо и незаметно уходили в дальние автономные плавания подводные лодки.
Я здесь один на этом безлюдном обском берегу.
Ночь давно спустилась на залитые половодьем леса и луга, кромешной тьмой обволокла шумящую реку. Разбрасывая искры, потрескивает костёр, кипит уха в котелке, и глядя на огонь, в который раз задаю себе вопрос: «Неужели всё это было со мной? И это я поднимал пусковой стол ракеты для старта? Нёс вахту в отсеке в боевом походе? Задыхался вместе со всеми от жары и духоты в тропиках или дрожал от холода в северных широтах». А ведь было… Всё! На этом заканчиваю. Догорает костёр, и карандаш падает из рук. Я ужасно устал, но не напрасно потрачено столько сил: написана глава о «холодной подводной войне». Зачем и для кого пишу? Не знаю. Ведь я иду в Никуда, и что ждёт впереди — неизвестно. Но рассказывая о смертельных «вальсах» подводных лодок, в которых каждый из «танцоров» балансировал на грани всплытия к солнцу, к жизни и провала в океанскую бездну, я чувствую себя причастным к тем событиям, заново переживаю их, вижу мысленно боевых друзей–подводников. Они словно вновь рядом со мной и не одиноко мне здесь среди волн. За тех, кого нет с нами, пьют не чокаясь. Мне в буквальном смысле приходится пить не чокаясь — никого нет вокруг на многие десятки километров.