Когда–нибудь я приду сюда, чтобы затеряться в неизвестности, не стать обузой детям и внукам. Найти этот прелестный райский уголок вдали от мирской суеты не составит труда.
В бинокль чётко видна километровая отметка на том берегу: «1295».
Кстати, надо перебраться к левому берегу. Вдоль него широкая часть реки свободна от судоходства. А здесь мой плот–катамаран вышел на фарватер, проходящий слишком близко от правого берега. Пора уносить ноги отсюда, пока буксир не размазал меня огромной баржей, для него я всё равно, что букашка для лопаты огородника.
Неожиданно подфартило. Мимо пронеслась моторка, развернулась и устремилась ко мне. Летит прямо на меня, сбавляет обороты и плавно подруливает. В лодке средних лет мужчина с приятным, располагающим к общению, лицом. Сидит, улыбается. На дне моторки шевелят жабрами стерлядки. Постукивают хвостами пятнистые щуки. Бьются широкие, в ладонь, окуни. Поблескивают серебристой чешуёй язи. День занимается ясный, солнечный, жаркий. Настроение у рыбака весёлое, задорное. Приветливо здоровается, добродушно спрашивает:
— Далеко плывём, дедуля? На Север? Ого! Ну, ты даёшь, старина! Отчаянный, однако! Хлеб, соль, спички есть?
Меня переполняет безмерная благодарность к жителям прибрежных сёл — добрейшим, бескорыстным людям. Ну, зачем, скажите, я ему сдался? Бородатый старикашка, плывущий не понять на чём, не понять куда? Плывёт дед, ну и пусть бы себе плыл. Так нет. Хлебом–солью, радостью свежего великолепного утра непременно хочет поделиться с незнакомцем. Чтоб не только у него одного душа пела и ликовала.
Благостное, приподнятое настроение рыбака передалось и мне. Жаль, нечем отблагодарить внимательного к чужим заботам человека. На доброту ответить добром. Предложить и ему то, в чём, быть может, нуждается он. Ведь не скажешь: «Возьми сто рублей за проявленное внимание к моей скромной персоне». И я так же, с улыбкой отвечаю:
— Спасибо, друг. Всё у меня есть. Вот если попутно на ту сторону переправишь, было бы здорово!
— Поехали! — охотно согласился рыбак.
Я подал ему капроновую верёвку с «кошкой» на конце. Он зацепил её за корму лодки и плавно потянул за собой. На малых оборотах, не жалея времени и бензина, отбуксировал меня. Дал несколько советов относительно течений. Забросил на плот пару стерлядок, ещё живых, плавно поводящих жабрами.
— Огромное спасибо, друг, — сказал я на прощание, испытывая неловкость перед этим душевным человеком. Он так бы и уехал, оставшись навсегда в моей памяти неизвестным обским рыбаком с приветливым лицом и добрым сердцем. Но, отцепляя «кошку» от его моторки, я медлил, тянул время: вот сейчас он уедет, я никогда не увижу его! Что–то подтолкнуло меня изнутри:
— Скажи фамилию и адрес. Я напишу тебе после плавания.
— Майков Юрий Владимирович, — просто ответил он. — Колпашево, Советская, десять, квартира четыре. Приезжайте в гости. Буду рад встретить. Счастливого плавания!
Спрашивая адрес, я сознавал, что лгу не только ему, но и самому себе: вряд ли напишу ему. Вернусь ли когда? Мой путь в один конец и не стоит тешить себя надеждами на счастливое возвращение в живописную долину, раскинувшуюся передо мной на левом берегу, манящую пламенеющими жарками–огоньками.
Я плыву в Никуда!
Моторка унеслась на острие расходящегося в разные стороны стреловидно–пенного следа, оставляя меня в том стыдливо–радостном состоянии, какое испытываешь, заняв у знакомых деньги. И рад, что не отказали. И стыдно, что помогли.
«РТ‑700» с двумя пустыми баржами прошёл мимо меня вверх по реке.
А я деревню Иванкино прохожу.
Возле чёрных, старых изб нет столбов с проводами. Без электричества живут люди. Без стиральных машин и электроутюгов. Без телевизоров и видеоплейеров. Без компьютеров и холодильников. Живут. Привыкли. И не смотря на трудности быта, они счастливее пресыщенных удобствами горожан. Нет среди них хамов и жлобов, озабоченных накопительством. Они не видят с голубого экрана разнузданной порнухи. Окружённые шумящим лесом, благоуханными травами и пением птиц, умиротворённые величественной рекой, остаются людьми с чистой, доверчивой, благочестивой душой, отзывчивой и светлой.
Стоя на коленях на узком настиле «Дика», я с завистью смотрю в бинокль на неведомое мне Иванкино, на этот затерянный в томской глубинке мирок, не изуродованный цивилизацией.