Однако, полежу ещё. Послушаю «Россию». Подумаю…
Что быстрее всего на свете? Мысль!
И вот я вижу себя в твиндеке старого, обшарпанного парохода «Балхаш», битком, «под завязку», набитого тремя тысячами выпускников учебного отряда подводного плавания. Прямо, как «Вильгельм Густлоф», тоже перевозящий трёхтысячный выпуск немецких подводников и потопленный советской подводной лодкой «С-13». Но, слава Богу, сейчас не война, и нас никто не собирается торпедировать.
Однако, и у нас, несмотря на мирное время, есть сомнения в благополучном исходе плавания на этом проржавевшем допотопном корыте. В такую штормягу попали, что и «Вильгельм Густлоф» не позавидовал бы.
Мы вышли из Владивостока пасмурным июньским вечером. Прошли пролив Лаперуза и началось!
Свирепый тайфун «Джина» жестоко швырял и бросал огромное судно.
Огромные волны обрушивались на пароход, швыряли его как спичечный коробок.
С каждым ударом судно встряхивало так, что было непонятно, каким образом ещё держатся заклёпки в корпусе. Через наглухо задраенные переборки просачивалась вода. Временами казалось, что видавшая виды облезлая калоша, изъеденная морской солью, не взберётся на десятиметровую волну. И пучина поглотит нас. Но огромный железный утюг — лапоть, как его называли, упрямо взбирался на водяную кручу, чтобы вновь ринуться вниз. Старик «Балхаш» скрипел, скрежетал, сотрясался под ударами океанских валов. Черпая бортами воду, зарываясь в неё носом по самый полубак, взлетал и падал, подбрасываемый гигантскими волнами–качелями. И всякий раз, как стонущая шпангоутами громадина водоизмещением в шесть с половиной тысяч тонн низвергалась в тартарары, с глухим грохотом ударяясь днищем о пенисто–зелёную гладь очередного вала, что–то обрывалось внутри каждого из нас. Стоило отрвать голову от подушки, как начинало мутить. Вчерашние курсанты, измученные качкой, плашмя валялись на койках, содрогаясь в судорогах рвоты. Подняться, двигаться нет ни сил, ни воли. Есть не хочется. И противная тошнота подкатывает к горлу.
А шторм не утихает. Неделя дикой болтанки под свист ураганного ветра и громыханье палубных механизмов.
Если вы не знаете, что такое морская болезнь, представьте себя в хорошей компании, где без разбору пьёте шампанское, пиво, водку, вино, коньяк, ликёр, самогон, «шило» — спирт, брагу, домашнюю малиновую настойку, джин–тоник. Утром вы готовы изрыгнуть внутренности. Суёте пальцы в рот и корчитесь над унитазом. Вас ужасно тошнит и белый свет вам не мил.
Вы скажете, это и есть морская болезнь во время качки, когда волны «выше сельсовета»?
Наивные! Вы опохмелитесь, выпьете рассольчику и к обеду всё пройдёт.
А чтобы вы познали морскую болезнь в океанском недельном шторме, вас, мучающихся после сумбурной пьянки тошнотой и головной болью, вместо опохмелки с капустно–огуречным рассолом надо усадить на качелю и качать, качать… Недельку, другую… Когда в размахе взлётов и падений с вас полетят подхваченные ветром брызги с остатками закуски, тогда усадить вас на карусель и крутить, крутить…
Это, скажете вы, и есть морская болезнь в хорошенький шторм, так, баллов в девять?
Нет, дорогуши. Это не полный «кайф». А вот когда, падая в такой сумасшедшей качке набок влево, набок вправо, взлетая вверх, оттуда вниз, разбивая носы, ушибая локти о переборки, вы прокувыркаетесь беспрерывно неделю, а то и месяц — в зависимости от дальности рейса… Когда, всё это время вас будет выворачивать наизнанку, а рвать будет нечем и вы будете пытаться изрыгнуть кишки…
Когда, икая, вы начнёте исходить чистым, как слеза, желудочным соком…
Когда, после многодневной ураганной трёпки вы, небритый, или, если вы дама — непричёсанная, ненакрашенная — с лицом покойника, держась за ступеньки трапа, выползете на палубу, и навалившись грудью на планширь борта, со стоном всмотритесь в кипящие пеной однообразные волны, размышляя: «А не покончить ли с мучениями одним разом?».
Вот тогда, скажу вам я: «Вы в полной мере познали морскую болезнь в бушующем море!».
Но всему есть конец.
Тошноте похмельной с рыгаловкой от незнающей меры пьянки. Выпил, закусил солёненьким огурчиком и скоро всё пройдёт.
И морской болезни, долгой, без надежды на «скоро пройдёт».
Кончились и наши мучения.
Прохладным, немного ветреным камчатским утром, «Балхаш» сиплым гудком огласил Авачинскую бухту. Ослабевшие, исхудавшие сходили мы с парохода на причал морского вокзала. С любопытством оглядывали хмурый, вытянувшийся вдоль побережья Петропавловск — Камчатский. Город с памятными следами великих мореплавателей Алексея Чирикова, Витуса Беринга, Петра Креницына, Михаила Левашева, Жана Лаперуза, Ивана Крузенштерна, Юрия Лисянского, Василия Головнина, Фёдора Литке, Отто Коцебу, Геннадия Невельского, географа Степана Крашенинникова.