А тс, кто уже предпринял свою попытку — заглянул в тихие глубины, пролетел пришельцем над равнодушными жителями дна, — теперь отдыхали, обессиленные, нежились на песке или в уютном ложе из камня.
На ровной площадке у ручья двое, которым предстояло жить на острове долгий месяц, приминали траву под палатку. Их движения, слова были тихи и неслышны, будто новый масштаб островной жизни уже вошел в них, отделил от тех, кто сегодня вернется на Рыцарь.
Только четверо стояли посреди пляжа, стыдясь смотреть друг другу в глаза. Четверо знали, что все равно отсюда они уйдут вместе, и ждали: когда же опадет кровь, и разум отстоится в тишине, и все снова станет ясно и легко.
3
— Я думаю, первое ваше дело демонтаж, — наставительно произнес Зайцев. — Помайте все лишнее и гнилое, чтоб у шхуны был вид. И старую краску ободрать как следует.
Они прошли по шхуне и остановились в том месте, где из-за привального бруса торчала голова Феликса, непричесанная и заляпанная краской. Феликс пел песни про пиратов, летчиков и альпинистов и красил слоновой костью борт, к которому был подвешен на широком страховочном ремне.
— Между прочим, — сказал Владимир, — по всей шхуне краску не обдирали с постройки.
— Так мы договорились, — сухо отозвался Зайцев, не замечая Баринова. — Красить в последнюю очередь. К сентябрю должны закончить.
К обеду посреди бухты высился мощный плавучий кран. На шхуне вдруг собралось много людей.
— Герман стягивает силы, — насмешливый голос Зайцева предупредил первый вопрос и тут же породил массу новых.
— Силы против кого? — спросил Северянин.
— Против Князева, разумеется, — сдержанно сказал Зайцев. — Будет ставить шхуну для Тампер на берег, вон там, напротив Князевграда. Затем и уезжал.
— Но почему на берег? Можно бросить с берега трап и регулярно откатывать воду. И все дела.
— На берегу спокойнее... — грустно улыбнулся Зайцев. — Все золото мира мы отдадим за кусочек спокойной жизни. А там, глядишь, получил-то иллюзию. Нету ее, спокойной жизни! И не должно быть.
Плавучий кран пришвартовался к ржавым цепям, вкопанным в песчаный берег, и на палубу, расцвеченную желтыми и красными пятнами бульдозеров, высыпали люди. Заплясало меж сопок от берега к берегу, унеслось в дымку к острову Малькольма нечеткое, квакающее эхо команд, и стрела плавно пошла вверх, держа «в зубах» ярко-желтую, игрушечную издали, машинку.
Тут явился Тугарин. Въехал на пирс на заляпанном грязью мотоцикле, в коляске которого телепался старенький акваланг. Лицо у Германа Александровича было усталое, щеки небриты.
— Как служба? — он радушно протянул руку Зайцеву и остальным. — Обошлось без ЧП? Ладно. Сейчас мне нужно под кран водолаза, там застропят шхуну, станут двигать на берег, и я должен знать, как идет дело под водой. Кран стоит пять тысяч в сутки.
— Да, очень дорого, Герман Саныч. Ужасно дорого. Это грабеж настоящий, — посокрушался Зайцев. — Слушай, а зачем ты ее на берег?
— А что, по-моему, мысль хорошая. На воде она долго не простоит, да и течет понемногу.
— Так откатай.
— Снова же натечет.
— Так снова откатай.
— Это я должен специального человека держать на откатке, кто мне позволит? А насос сломается?
— Насос можно починить. За сутки твой кран съест... четырехлетнюю зарплату этого человека. Даже если он будет заниматься только откаткой. А это может любой моторист, пара часов в неделю. Это же пароход, он не тонет, не гниет, он очень хорошо сделан!
— Вот именно, это пароход, а мне нужно здание под лабораторию и жилье. Чувствуешь разницу? Я выставлю ее на берег и получу готовый уютный дом, с массой помещений, теплый, сухой. И оборудовать его удобно. Почитай мою докладную директору. А теперь давай водолаза, только быстро! — рубанул Тугарин в заключение и поглядел на кран. Там уже выгрузили цветные бульдозеры на берег, и они ползали по склону, тарахтя и примериваясь.
— Напиши заявку вчерашним числом, после обеда лодка будет на твоем мысу. Как раз бульдозеры там развернутся, — сказал Зайцев с равнодушной снисходительностью. — Кстати, они тоже денег стоят. Приготовься, на совете с тебя спросят.
Тугарин махнул рукой, давая понять, что это его забота, завел мотоцикл и через минуту исчез на берегу в облаке пыли.
— Пойми ты наконец, нельзя судить человека авансом, не зная даже, что им движет! — налетел на Зайцева Северянин, чувствуя, что Тугарин не убедил Бориса, и тот под горячую руку, то ли от зависти, то ли от попранного самолюбия, может разнести кого угодно. — Да ты и не хочешь ничего знать, кроме своего особого мнения! Ты готов его вбить в любую голову, а кто тебе дал право? Что вы все за люди? Вы просто погубите дело, если будете вот так выпендриваться друг перед другом. Ну что ты достиг, показал свою власть? Кому, зачем? Перед комиссией начал было выговаривать! Я бы сам все им объяснил про съеденных гребешков, будь уверен, душа болит не меньше. Но ты их пойми! Поменяйся с ними образом жизни, получи их власть да сядь в министерском кабинете — завоешь! На волю захочется, к морю. В конце концов для людей же все, для будущих, бережливых, но для людей. И их надо сделать такими, помочь понять, а не давить приказом...