— Отставить, ребята, — с порога крикнул Зайцев. — Все в порядке, работаем. — Он подошел к бригадиру: — Извини, Кузьмич, маленькое недоразумение вышло. Но все в порядке. Я вам даю аванс... по полсотни хватит?
— Да хватит, куда их! — добродушно согласился бригадир.
— Даю без расписки. Сейчас еду в город, зарплату вам привезу — отдадите.
— А как же, Петрович, — остановил его бригадир, — подмогу, Николай сказал, тоже сняли от нас. А мы без нее никак. Сварщик нужен и слесарь.
— Будут. Распаковывайтесь.
В кабинетике Соловьева Борис Петрович решительно сдвинул в сторону микроскоп и тетрадку с Колиными записями. Коля встал, поглядел на него с враждебным недоумением.
— Оставь своих кукумарий, не время, — сказал Зайцев. — Акты я оплачу завтра же. Парням аванс выдан, будут работать. Но свою подмогу обеспечь, понял? Слесаря и сварщика.
— Где я их возьму?
— Ты забыл про себя, Коля. Лучшего слесаря и сварщика я не знал. Надо закончить монтаж любой ценой, черт с ним, со вторым этажом, — тогда пусть откладывают. Мы переедем и спалим этот сарай к чертовой матери! А тогда и водолазку не грех начинать...
Коля улыбался.
— Узнаю Зайцева, порядок! Ты уже едешь?
— Уже уехал. Володьке передай, машину доставлю на завод вовремя.
Опадали, отцветали июльские страсти и надежды. Откипели душные туманы, отсыпались липкие дожди, загустела матерая зелень, скрывая мелкие пороки земли. На песчаных пляжах, в колючих лесах трехметрового шиповника зарделись, маня птичьи стаи, крупные, размером с луковицу, оранжево-красные плоды.
Но собирать их некому: отдыхающие — усталые, пресыщенные красотами скал, бухт и островов — лежали на песке, уже нечувствительные к острому жару солнца, размышляя о скором возвращении в город. Порой и скучали, что греха таить: природа молчалива для тех, кто пришел к ней лишь как зритель. Это немой театр, где надо знать азбуку немых и жить их жизнью, иначе скоро наскучит.
Зато в лабораториях, гонимые предощущением финала, ученые поспешно копили прозаический научный материал — сотни фотографий, графиков, таблиц с записями обмеров, описаний. Из океана, из рук водолазов истекала незримая и могучая река информации. Она шла долгим путем — через питомзы и баки, через лодки, аквариумы, микроскопы и препараторские скальпели, через отчеты и многие ночи раздумий — и порождала новые представления об океане в мыслях людей.
В один из таких дней, ощущая после бессонной ночи в лаборатории тяжелое гудение в голове, Тугарин зашел под вечер в канцелярию и продиктовал распоряжение:
— «Все транспортные и технические средства станции передать в оперативное подчинение диспетчерской морского отряда с ежедневной отчетностью...» Есть? Разнести по всем лабораториям и службам и сообщить, что завтра утром общая разводка на шхуне у Зайцева. Мне работать надо.
Вот так. А дипломатию оставим до совета. Надоело! Удовольствие каждый день выслушивать научно-хозяйственные сентенции Князева можно безвозмездно подарить Борису Петровичу. Ему чем больше мороки, тем лучше. Как выкрутился с аквариальной — это поистине достойно восхищения! Одно слово — романтик. Но не из худших, не из трепачей и бездельников, слава богу! Распоряжение замдира? Тьфу, пыль. Если устоит — честь и хвала, такой человек нужен станции. А сомнут — придется тебе, Герман Александрович, тянуть воз до будущего сезона. Иных кандидатур пока не видно. Кроме разве Коли Соловьева. Но этот еще не дорос...
Евгений Васильевич Князев, узнав о приказе Тугарина, поднялся в «апартамент», сел в кресло, налил стакан воды из сифона.
— Вот тебе и Зайчик, — произнес задумчиво и нажал кнопку селектора.
— Зайцев у аппарата.
— И ты с этим согласен?
Селектор коротко хохотнул:
— Больше того, Женя, стремлюсь к этому. Кстати, если тебе на завтра нужна машина, заявку, в виде исключения, могу принять вечером, заходи. Не на шхуну, домой. По старой дружбе, так сказать. Заодно обсудим День моря, времени осталось мало.
— Тугарина совсем со счетов скинул? — насмешливый голос Князева. — Не рано ли?
— Да нет, программа праздника у нас с ним уже почти готова. Меня интересует участие твоей лаборатории...
Предстоящий традиционный морской праздник был в эти дни единственным делом, не имеющим отношения к науке, которое занимало на станции всех. В любой лаборатории в час обеда или вечернего чаепития, в короткие минуты, свободные от работы, можно было видеть обособленные группы сотрудников, самозабвенно предающихся веселому и тайному творчеству. Изобретались костюмы, аттракционы, блюда и речи, церемонии и декорации.