— Борис Петрович, — вдруг выглянул Феликс. — Завтра мы закруглимся, давайте сходим на шестьдесят метров? За крупным гребешком для селекции, вы ж собирались...
— С тобой?
— Я понимаю, — заспешил Феликс, все больше изумляя Северянина неожиданным поворотом. — Вы это... забудьте. Я про то, что было... тогда, на банке у Крестовского... Я все понимаю, а тогда... или от неожиданности с катушек слетел — черт знает... Нервы. После госпиталя. Забудьте?
— Хм! Хорош бы я был! Помню, конечно. Если ты крадешь у человека — ты вор. У природы — преступник вселенского масштаба. А когда строишь — все нормально. Вот и все.
— Вы поймите, я должен сходить на шестьдесят, мне надо знать предел... Подготовить себя к «Шельфу»...
Зайцев раздумывал недолго.
— На страховку кого?
— Носова, если вы не против.
— Добро. Погружение — послезавтра утром. Если погода позволит.
Северянин с Феликсом выпили кофе и работали всю ночь. К пяти утра все было закончено. Вышли на палубу. Ночь проглотила ветер, рассыпала над затихающей бухтой тучные стада звезд.
— Гляди: небо, как на севере, близкое, — сказал Владимир.
— Нет. Как в горах.
Оба были правы.
— Поспим? — Северянин поежился, накинул на голову капюшон штормовки.
— А когда придут смотреть?
— Если бы знать. Завтра. То есть сегодня уже.
— Не уснешь.
Принимать шхуну пришли в половине десятого. Феликс с Владимиром еще выметали остатки мусора в трюме, переоборудованном в склад. Пришел Тугарин, с ним замдиректора, важный и недоступный, готовый к несогласию и недовольству. Северянин водил их по шхуне, объяснял, тыкал пальцем в блестящую латунь иллюминаторов, заставлял перегнуться и за борт, где красили «в неудобных и опасных условиях», и задирать головы кверху, где сияли новенькой краской верхушки мачт.
Но главный вопрос и главный ответ весили больше самых блестящих медяшек.
— Это все? — с нескрываемым разочарованием изрек замдиректора.
— Смета почти выбрана, материалы кончились. Дальше все на новую водолазку думаем бросить, — сказал Тугарин.
— Пластик где брали? В заводском перечне его нет.
«Все помнит, дьявол! Человек на своем месте...»
— Места надо знать, — пытался отшутиться Зайцев.
— Места, — подозрительно повторил замдир. — Попробуй теперь проверяй вас, сколько домой увезли, сколько в дело пошло, а?
— Проверяйте, — смело, с вызовом сказал Северянин, по замдир его будто не слыхал.
— Где оргалит?
— Потом застелем, когда линолеум будет, в конце.
— В конце, — снова подозрительно повторил замдир. И уже на пирсе добавил, обращаясь к Тугарину: — Я тебе скажу, я ждал большего. Надо было, в самом деле, вовремя остановиться с этой шхуной...
Северянин его больше не интересовал...
Директор института был человек многоопытный и азартный. В шахматы он никогда не играл, но отношения между своими сотрудниками часто строил по мудрым и тонким законам игры. И один из таких законов, может быть не слишком похожий на шахматные, по очень важный для директора, он формулировал себе так: какую бы малую роль ни играл в институте человек, никогда не пренебрегать его мнением, даже самым пустяковым. В любой миг ситуация может измениться в пользу этого человека непредсказуемо и непоправимо. А непоправимых ходов директор тщательно избегал.
Перед ним стояла трудная задача — соединить несоединимое, найти из трех возможных путей развития станции четвертый, который суммирует все и, главное, не оставляет обиженных. Обижать своих людей Юрий Леонидович считал одним из худших пороков руководителя и, когда ему случалось это делать по воле сложных обстоятельств, старался по возможности подсластить пилюлю, найти в перспективе для обиженного нечто утешительное.
На станции назрели крутые перемены — это было очевидно, и закрывать на это глаза значило бы потерять чувство времени.
Вариант Зайцева — научно-производственное объединение марикультуры. Вот ведь как бывает! Сторонников строительства на Рыцаре порта удалось переиграть блестяще. Но кто мог подумать тогда, полгода назад, что спасительная идея развернуть на станции ряд исследований по марикультуре окажется столь сильной и самодовлеющей, что от нее придется спасать теперь собственно науку, широту диапазона?
Что Москва требует резко увеличить научную отдачу в делах воспроизводства промысловых объектов — дело ясное. Фундаментальные исследования окупятся еще невесть когда, а тут польза нужна сегодня. Потребности в научных разработках но марикультуре огромны — их можно понять. Но и базисную науку закрыть не позволят... Что ж, при умном руководстве можно и в рамках зайцевского объединения сохранить все нужные лаборатории на станции, да еще и дать им перспективу. Ведь средства в это дело предполагают вложить солидные, судя по записке Минрыбхоза. Финансисты академии, впрочем, тоже настроены весьма благожелательно.