Выбрать главу

Комнаты опустели, через открытые двери в них свободно загуливал ветер. Шумели, качаясь в его напоре, корявые сосны на дюнах.

В маленькой комнатке у камина согревались чаем молчаливые Наташа с дядей Колей.

— Ушли? — спросила Наташа.

— Ушли. — Владимир налил себе чаю и сел рядом с ней на лежанку, глядя в огонь.

— В такой шторм.

— Там нет штормов, куда они ушли. Тишина.

— Ну, я им забил до упора, по два аппарата, а то ж на такой глубине за минуту акваланг сожрешь, — сказал дядя Коля, чувствуя себя причастным к рисковому походу Бориса Петровича с Феликсом.

— Зачем это ему? — снова спросила Наташа. — Не понимаю. Стихийные вы люди какие-то.

— Такие вот, — сказал Северянин, не отрывая взгляд от огня. — Заштормим — тогда не подходи...

— Точно, во! — поддержал дядя Коля. — Вдребезг! Цыть, бобик, и лапки на стол!

Владимир положил руку на крепкое плечо механика.

— Такие вот мы обманщики, Наташка. Убеждаем себя, что умеем хорошо, правильно, особенно как-то жить рядом с морем. Ложь! Жизнь тут такая же, как везде. И дела такие же. А если что и интереснее, так то и труднее. Все очень просто. Шестьдесят метров, опьянение глубиной, вечный мрак — это все антураж. А по сути — там колония крупнейшего гребешка, и нам нужен его генофонд, чтобы новое поколение гребешков сделать таким же... Но зачем ты уезжаешь?

Наташа пожала плечами. Смотрела на него исподлобья, будто силилась понять нечто большее, чем лежало на поверхности его слов.

— Ты уже упаковалась? Где вещи?

— Вот сумка. Разве можно увезти море в ящике?

Конечно, он не верил. Не верил, когда дядя Коля притащил из своей комнаты последние безделушки, все, что сделал за последнее время, и когда смотрел, как не слишком аккуратно и слишком поспешно распихивают огрубевшие за лето руки практикантов эти хрупкие создания по свободным углам ящиков и чемоданов. Не верил, когда с тревожным внутренним хрустом — только бы ничего не оставить, увезти как можно больше! — ящики обжимались, заколачивались и потом, точно все тут же забывали об их нежной начинке, кантовали, орудовали с ними, точно с простыми тюками ваты.

Увезти с собой море в ящике? Эта мысль выглядела дикой даже в те минуты, когда Владимир с новой силой ощущал беспощадную волну уходящего лета, законченной работы, когда понимал, что Светланка по-прежнему живет в городе и ему здесь одиноко до ветреного свиста в сердце, хоть бы и Феликс был рядом, хоть и Борис...

Он ушел в сопки, один. Взобрался на вершину, открытую всем ветрам мира, и сел на камень.

Море заполнило горизонт густой, чуть палевой у самой кромки синевой. Нарастающим холодом веяло с бухты, с залива, от незлых издалека бурунов бело-голубой пены.

Ветер жалобно свистел в усыхающих стеблях недавно могучих трав, и изможденное время замедлялось в теле, таяло, подавленное всеобщей осенней чистотой.

Что это? Что за небесные флейты едва слышны из-за облаков, из-за моря? Чья слезная песнь об ушедшем лете донеслась сюда с ветром?

Летят гуси. Их нервный, живой клин метит точно на вершину, где сидит Владимир. Приближаются к сопке, и теперь видно: летят довольно высоко, спешат, припоздали за осенью, уже зима цепляет за красные гусиные лапки...

Хлопнул и заметался в распадках понизу напуганный сам собой ружейный выстрел. Косяк дрогнул, но его движение, отчетливо неостановимое, продолжалось вперед, к югу, за солнцем. Только одна птица выделилась из строя, ритм сильных взмахов сбился, крылья смешались, и гусь беспорядочно пошел вниз.

«Ах, сволочь, ну, сволочь!» — билось в голове Владимира, пока бежал.

Гусь умирал на открытом склоне, и резкий ветер шевелил серый пух в том месте, где картечь пробила бок. Птица была прекрасна даже теперь, когда лежала в траве, безжизненно откинув крыло и закрыв навсегда глаза. Мощная птица, познавшая силу ветра и солнце высоты, видевшая людей сверху, из неба — маленьких букашек, затерянных среди лесов, тундр и степей.

Северянин представил вдруг, что пронзительная трель гусиных косяков, проливаясь с неба на эти сопки, всегда, каждую осень, из века в век, в одну тихую ночь будет заполнять грустью эти склоны. Когда, может быть, и следов человека уже не останется на земле...