Этого Бурцев сбросил в Волхов сам.
Глава 7
И снова гудел колокол, и вновь шумело вече. Теперь уже в детинце — перед Софийским собором, под присмотром дружинников Александра Ярославича, нукеров Арапши и гридей архиепископа Спиридона. Князь с дружиной, благополучно отогнав ливонцев от Пскова, вернулся на следующий день после бунта. Владыка прибыл в ночь. И вот творился суд. Судилище, точнее, — громкое и беспощадное.
Зачинщики волнений из Ивановской ста, конечно, бежали, предатель-посадник — тоже, так что подсудимый нынче был только один: вече требовало от князя казни воеводы-чернокнижника. Спиридон принял сторону новгородцев. Александр же твердо стоял на своем.
— Василько будет жить! — в который уж раз доносился от Софии зычный глас Ярославича.
Сам Бурцев сидел в пустой горнице — в той самой, с необъятным дубовым столом и длинными скамьями, где проходили княжьи советы. Вроде как под негласным домашним арестом сидел. Вокруг, правда, Дмитрий, Гаврила, Бурангул, Освальд, дядька Адам и Збыслав. Гаврила Алексич тоже здесь. Все хмурые, молчаливые, при оружии. Будут драться за своего воеводу, ежели что. И за дверями тоже сгрудились верные бойцы, многие из которых проверены еще в Польше и Пруссии.
А в уголке тихонько всхлипывала, надрывая сердце, Аделаидка. Жена пана Освальда Ядвига Кульмская как могла утешала малопольскую княжну. Да разве ж утешишь ее сейчас…
Бурцев вздохнул. Воспоминания лезли в голову. О лучших временах воспоминания, о славных деньках… Как ведь оно все было! Из Дерптского похода он с женой и верными соратниками вернулся к Александру Ярославичу. Князь дослушал сказку, недосказанную тогда — на Чудском льду под Вороньим Камнем. Подивился. Ездил потом с малой дружиной — искал в новгородских землях арийские башни перехода. Платц-башни — так их называли эсэсовцы цайткоманды.
На земли соседей Александр не лез — к чему ненужные ссоры? А магические башни, отмеченные в карте фон Берберга под Новгородом и у Пскова — на реке Великой, обнаружил скоро. Выставил сторожей — тем и ограничился. Ну, не пожелал православный князь с балвохвальством стародавним связываться. А может, не захотел ненароком хуже, чем есть, сделать. «Пусть чужое колдовство впредь спит в своем логове нетревожимо, и да будет так!», — объявил свою волю Ярославич.
Князь даже не позволил Сыма Цзяну сотворить блокирующие магическую силу башен заклинания. И Бурцеву впредь иметь дело с языческими строениями запретил.
Да он-то, как раз, и не рвался особо. Без ключей — малых шлюссель-башен — от этих древних развалин толку мало: время себе не подчинить, а связывать магией колдовские руины в единую сеть ради мирового господства в тринадцатом веке… Глупо это. Фашикам оно, может, и нужно, а Бурцеву — ни к чему. Бурцеву хватало того, что есть.
Ярославич-то принял его хорошо, обласкал — грех жаловаться. В старшую дружину взял, воеводой вот поставил. Боярином при себе сделать хотел, да тут уж сам Бурцев воспротивился — к чему ему боярская шапка? Шелома доброго хватит, да друзей старых в подначальной дружине…
Мудрый князь не жалел казны и милостей — сполна платил за верность и доблесть не только русичам, но и толковым иноземным союзникам. А потому тот, кто примыкал к дружине Ярославича, как правило, оставался при ней надолго и с великой радостью. И тут уж Александра не интересовало мнение Господина Великого. Пришлому князю требовалась надежная и крепкая опора, а среди взбалмошных новгородцев такой ни в жисть не сыскать.
Правда, иноземцам приходилось осваивать русский. Древнерусский, вернее. Ничего, справлялись. Справились и бойцы Бурцева — вся его интернациональная ватага. Ну, разве что китаец Сыма Цзян еще забавно коверкал славянскую речь, как прежде — татарскую, и веселил своим чудным выговором княжескую дружину.
В общем, с людьми все выходило славно, а вот с захваченным оружием фашиков — иначе. Подбитые танки и расстрелянные мотоциклы благополучно ржавели на Чудском озере, но все остальное можно было использовать. Сразу же после Ледового побоища Бурцев загорелся идеей создать при дружине Александра небольшой отрядец — этакий мобильный конно-стрелковый взвод или хотя бы отделение, вооруженное трофейными «шмайсерами» и пулеметами. Выделил с позволения князя часть боеприпасов из арсенала цайткоманды на учебные стрельбы. Увы, дружинники — даже ветераны дерптского похода — все еще робели перед «громометами» и хоть шума на стрельбище производили много, но меткостью не отличались. Ребята, бормоча то молитвы, то заговоры от злых сил, жали на курок, крепко жмурясь, и облегченно вздыхали, когда все заканчивалось.