Когда уже окончательно заглох двигатель, Пашка мрачно подмигнул казалось вечно горящей лампочке уровня топлива, прислушался к выбивающей замысловатую ударную партию подвеске и выключил передачу. Машина по инерции прокатилась ещё пару десятков метров, зарулила на обочину и остановилась.
- Спасибо, тебе, старушка, - вежливо попрощался он с до последнего старавшейся служить людям машиной и вылез на дорогу. Бережно снял аккумулятор, подсоединил его к рации и заново упаковал в рюкзак. Потоптался, оглядываясь по сторонам.
Транспорт закончился на довольно неплохой дороге. Укатанная песчаная почва ему нравилась больше, чем раскисшая земля или высоченная трава, которые в основном попадались на пути ранее. Ну, хоть в этом повезло. Единственное, с чем нифига не угадал грёбаный генерал Чугун, так это со временем суток. Не мог сообщение днём отправить?! Светящиеся зелёным стрелки отобразили время. 00:17.
- Это что, как раз в полночь моя карета в тыкву превратилась? - хмыкнул Пашка. Выходило примерно так. Он покосился на свои ноги. Танкистские боевые ботинки как нельзя лучше подходили для походов по лесу. Довольно лёгкие и удобные, они вместе с тем, были прочными и весьма надёжными. Ага, ещё и негорючими.
Рюкзак в который раз уже за эти два дня привычно умостился на спине. Мысленно поставив таймер, чтобы не пропустить очередной сеанс радиосвязи, Пашка, плавно набирая ход, потопал по дороге, периодически подсвечивая себе путь узким и неярким лучом фонарика. Он должен успеть.
***
Должен был и успел. Дважды заплутал, один раз провалился в незамеченное в темноте болото. Два часа назад выкинул вконец задравшую рацию вместе с аккумулятором. Всё равно, если бы не успел, то всё. Егор начал бы масштабную поисковую операцию, положившую конец всей конспирации.
Светлеющий горизонт ещё не разродился солнышком, и стояла та чудная предрассветная пора, когда природа только начинает просыпаться. Уже несмело подавали голоса самые ранние пташки, туман ещё вовсю стелился над полями и в низинах меж деревьями, мокрая от обильной росы трава всё тщетно пыталась отстирать уделанные в болоте штаны. Насквозь промокшие ботинки она успешно очистила.
Вот она. ЛЭП. Пашка подошёл к ближайшей опоре и сверил номер. Ух ты! Сусанин из него хреновый получится. Почти точно вышел. Он свернул направо и бодро зашагал по широкой просеке, постепенно переходящий здоровенное поле, края которого терялись в тумане.
Как раз из-за тумана он чуть не прошёл мимо скромно притулившегося на краю поля лагеря, но вовремя расслышал неясный звук, словно кто-то хлопнул ладошкой по капоту машины. Остановился, прислушался и свернул налево.
- Где тут стена, чтобы "дошли" написать? - молча спросил он. Никто, в том числе и перегревшийся за ночь и благополучно перешедший в дежурный режим мозг, не ответил. Он остановился, изучая выглядевший мёртвым лагерь. Ряд палаток, два могучих Урала, несколько мотоциклов и, сердце учащённо стукнулось в грудь, торчащий из-за деревьев округлый нос Тушканчика. Все в сборе.
Он сделал шаг вперёд и остановился. Что-то было не так. Беспрестанно зудящие и слезящиеся от усталости глаза зацепились за неправильность в на удивление мирной, почти туристической обстановке спящего лагеря. - Часовые, - выплюнул в сознание подсказку встроенный анализатор. Их не было. Никто не окликнул приблудившегося поутру майора, никто, незаметно подкравшись сзади, не ткнул в спину стволом автомата.
- Можешь не искать, - всё же раздался позади ни разу не знакомый голос. Пашка почти подпрыгнул на месте и круто развернулся, срывая, с плеча автомат. Замер, недоверчиво разглядывая замершего в трёх метрах человека. Человека ли? Стройная теряющаяся в дымке тёмная фигура, казалось, постоянно плыла и размывалась, становясь то почти прозрачной, то принимая цвет окружения. Пашка на всякий случай протёр глаза. Не помогло.
- Они спят, - сообщил непонятный человек довольно высоким и мелодичным голосом.
- Товарищ пришелец, давай ты мне скажешь, зачем пришёл, да я тоже спать пойду. Устал с дороги, - выдал Пашка первое, что пришло на ум. Он действительно устал. От долгого изматывающего пути. От тайн и планов, от вонючих сырых ботинок и недосказанности. От лжи и постоянного самоконтроля. Устал от этой бессмысленной войны. От бьющейся в натянутых нервах совести. Той, что вела его вперёд все эти годы. И даже ненависти уже не было, как не было и страха. Всё выгорело, а, может, утонуло в недавнем болоте, вывалившись из кармана.