Плотность звёзд в этой части галактики была намного выше, чем на привычном мне земном небе. Теперь все они превратились в полосы, медленно и уверенно, как чрезвычайно надменные червяки, скользящие к неведомой точке где-то за кормой «Левиафана». Я уже много раз видел гипер, в фильмах, играх, из пилотской кабины «Варяга»… а сейчас наблюдал вживую.
Удивительно, насколько быстро человек адаптируется почти к чему угодно. Я смотрел на буйство разноцветных линий над головой, особенно яркое на фоне подчёркнуто чёрного неба, и думал, насколько же краски гипера превосходят способность человека изобразить и воспринять эти краски. Мы находились в иллюзорном, мнимом, вывернутом наизнанку мире, пространстве-вне-пространств, нигде-и-никогда… казалось, ничто не могло подготовить моё восприятие к такому опыту, однако я был совершенно спокоен и даже умиротворён.
– О, я не знаю, что происходит, – хмуря брови, сказала Бастила. – Но давно поняла: сам факт того, насколько близок ты к Силе, но при этом слабо тренирован, может привести к ужасным последствиям. И для тебя, и для всех вокруг.
– Нет смерти. Есть Великая Сила. Не бойся.
– Я говорю не про себя!
– Здесь больше никого нет, – сказал я, демонстративно оглядываясь по сторонам. – Но ты можешь предостеречь меня от ошибок. Просто моргай: один раз, когда дело пойдёт к Тёмной Стороне, дважды – когда к Светлой.
– Ты задался целью вывести меня из себя?!
– Нет. Ты же джедай: «ясность мыслей» и всё такое.
Девушка решительно встряхнула волосами:
– Пойми, ситуация предельно серьёзна.
– Именно поэтому, – меланхолично отозвался я.
– Что «поэтому»?
– Последствия ужасны. И ситуация предельно серьёзна. Настолько, что нам оставаться серьёзными уже смысла нет.
– Но мы не можем прятаться здесь вечно! – воскликнула джедайка.
– У нас в Бакардии прятки – национальная игра.
– Где? – с некоторым подозрением уточнила она. – Конечно, я читала твоё досье… С какой планеты ты родом?
– С Кашиика. Я же вуки, ты что, не видишь?
– Ну надо же, – язвительно сказала Бастила. – А я-то думала, ты хатт, замаскированный под человека. С миссией захватить Республику…
Она осеклась и посмотрела на меня с таким глубоким недоумением, что у меня аж холодок по спине пробежал.
Да, я часто использовал в разговорах фразы из игры, но теперь и Бастила произносила реплики, которые по сценарию принадлежали мне, Ревану! И, кажется, сама почувствовала чужеродность этих фраз в своих устах.
– Слишком сильно… – медленно произнёс я. Тишина вокруг стояла мёртвая, даже корпус линкора, казалось, перестал дрожать.
– Что?
– Связь… Связь между нами слишком сильна. Намного прочнее, чем должна была быть.
– «Должна была»?… Ты снова говоришь о воле Великой Силы!
Я непроизвольно оглянулся по сторонам, словно нас могли подслушать:
– Бастила… нет, я не о том. Как ты считаешь: возможно ли нарушить предначертанное? Ну, сломать эту твою волю этой твоей Силы?
Если я всё-таки в мире игры… Любая программа – явление хрупкое, а я так долго издевался над «скриптами»… Единственный неверно переданный параметр, какая-нибудь бесконечная рекурсия, не знаю… и движок сломается! «Программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта».
Я вскинул голову, пытаясь высмотреть в разноцветной мешанине гипера признаки того, что вселенная собирается схлопнуться.
– Нет хаоса, – напомнила Бастила. Негромким, но напряжённым голосом: чувствовала моё смятение, – есть гармония.
– Есть гармония, – эхом откликнулся я, -…если есть Сила!
– Что ты говоришь, Мак? Как можно сомневаться в существовании Силы, когда ты сам…
– Когда я сам… когда я сам. Когда я сам!
– Да что с тобой! – воскликнула джедайка, хватая меня за холодные пальцы. – Мак, очнись, это гипер влияет… Нет эмоций, Мак!
Некоторое время мы почти боролись: я словно пытался выскочить из окопа куда-то наружу, девушка тянула меня к себе, удерживая на краю. Затем я опомнился:
– Бастила!
– Мак!
– Бастила…
– Что, Мак? Ты в порядке?
– Бастила, – сказал я, спрыгивая в окоп. Магнитные набойки цокнули по металлу, меня повело в сторону: искусственная гравитация вне корпуса периодически «гуляла». Девушка придержала меня за рукав. – У нас мало времени.
– Для чего? – с сомнением уточнила джедайка.
– Мне так кажется, – достаточно нелогично пояснил я, не желая отвлекаться на детали. – Нам надо спешить. Я всегда мог вернуть тебя с Тёмной стороны только одним способом, в каждом прохождении… даже если это программа, и она сломана, должно быть что-то настоящее. – и, бухаясь перед девушкой на колени, воскликнул: – Я люблю тебя, Бастила!
– Наконец-то, – сказала джедайка, рассматривая меня сверху вниз.
– Что?…
– А я всё ждала: когда же ты наберёшься смелости сказать хоть что-то прямым текстом. Это самое длинное и многоэтапное объяснение в моей… о котором я когда-либо слышала.
– Но ведь… а как же «нет страстей» и всё такое? – спросил я, чувствуя себя уникально глупо. Отбитые колени ужасно саднили.
– Я люблю тебя, Мак, – просто ответила Бастила. – Давно и всем сердцем.
– Ты… ты больше не боишься чувств?
Джедайка рассмеялась. Не снисходительно или надменно, нет. Как союзник и соучастник.
– После всего этого? – сказала она, обводя вселенную движением головы. Каштановые локоны снова сбежали из-под шпильки. – Нет, Мак. Лишь твоя любовь позволяет мне почувствовать себя в безопасности.
Я молча уткнулся лицом в её колени.
– Кроме того, – продолжила девушка, положив тёплую ладонь мне на голову, – ты ведь найдёшь способ вытянуть нас из этой передряги. О, а потом – втянуть в следующую. Да, Мак?
– Да, Бася… – прошептал я, не смея оторваться от её тепла.
Я так много хотел бы рассказать о том, что происходило между нами в ту ночь! Рассказать, похвастать… Но, во-первых, настоящий мужчина ничем таким не хвастается, даже в мемуарах. А во-вторых, я похвастать и не могу: ничего такого не было.
Мы просто сидели в окопе, в спасительном пузыре Силы. Любовались протяжным фейерверком гипера. Кутались в плащ, согревая друг друга бережным теплом взаимности. Держались за руки, молчали. Говорили.
Обо всём, что только могло прийти в голову. Теперь, когда состоялось самое важное объяснение в моей (и, надеюсь, её) жизни, казалось невероятно важным узнать всё-всё, каждую мелкую деталь, которой только можно было поделиться.
Будь у меня доступ в Интернет, я показал бы ей свою страничку… Смешно. Раньше заходил чуть не каждый день, выкладывал фотки, следил, что происходит в жизни бывших подруг… а сейчас не могу вспомнить название любимой соцсети.
Смешно. И здорово, что мы могли общаться без всего этого хлама. Теперь невозможно было бы сослаться на мёртвые застывшие картинки, спихнуть с себя груз ответственности за выбор самых точных слов и необходимость следить за выражением лица собеседника. Теперь не нужно было соревноваться в количестве «лайков», с раздражением блокировать рекламу или подсознательно готовиться к очередной атаке туповатых троллей.
Теперь можно было просто говорить. Тем более что заняться нам всё равно больше было нечем.
Во мне словно шлюзы растворились, и я рассказывал Бастиле о своей жизни на Земле, о двухэтажном кирпичном доме, который мы делили с другой семьёй: половина им, половина нам. О футбольной площадке во дворе, о наглом и добром коте Паштете, о маме и сестре, о том, как началась война, которая началась задолго до того, как на наш городок начали падать первые снаряды. О том, как пытался записаться в ополчение, о переезде в соседнюю, большую, могучую и спасительную страну, частью которой всегда себя чувствовал. О работе и учёбе в институте, о тётке, которая хоть и припахала меня на огороде, но всё равно самая отличная тётка на свете…
Бастила слушала, верила и не верила и снова верила, потому что, хоть и читала моё досье, но слишком сильно хотела поверить. Думаю, она понимала больше, чем признавалась самой себе, но всё это не имело теперь никакого значения: она слушала, а когда я уставал говорить, говорила сама.