Если что-то может пойти не по плану, оно пойдёт не по плану. Если что-то не может пойти не по плану, оно всё равно пойдёт не по плану. Поэтому идеальный план должен быть таким, чтобы желаемая цель с равной вероятностью достигалась и в случае его успеха, и в случае провала. Примерно такие мысли прокрутились у меня в голове в тот момент. Умные, совершенно бесполезные и очень, очень мимолётные. Потому что события продолжали развиваться с убийственной быстротой. Сработавшие пиропатроны не только разделили сцепленные пуповиной кораблики, но и оттолкнули их друг от друга. «Ла Фудр» присел на посадочных стабилизаторах, «Варяг», напротив, приподняло и стало относить в сторону от линкора. Плёнка натянулась, даже в разреженной атмосфере «колокола» было слышно, как скрипит и тянется материал. Я ещё крепче ухватил Бастилу за руку и кинулся к шлюзу брандера. Впрочем, ещё неизвестно, кто кого подгонял: опасность девушка видела не хуже меня. Цокая набойками, шатаясь, мы бежали к «Ла Фудру». Когда до шлюза оставалась всего пара шагов, линкор снова встряхнуло. Мы невольно остановились, удерживая равновесие. Не знаю, что там произошло. Видимо, Карт в пилотском кресле пытался удержать яхту, но в системе из трёх космических кораблей, под огнём истребителей, среди взрывов… видимо, ему просто не удалось ничего сделать. Громада «Варяга» развернулась у нас над головами, край яхты упёрся в пилон «Ла Фудра», и брандер, вспарывая посадочными ногами обшивку линкора, стал надвигаться на нас. Входной люк шлюза сразу сделался далёк и недоступен, а вектор бега мгновенно поменялся на противоположный: очень не хотелось оказаться раздавленными. Два джедая – это сила. Бежали мы, несмотря на разреженную атмосферу и прочие странные обстоятельства, быстро. И вполне могли бы от «Ла Фудра» убежать. Но тут кончилась «беговая дорожка»: прямо перед нашими ногами оказалась вырезанная в обшивке выемка, за которой трещала и трепетала туго натянутая плёнка «колокола». Деваться было некуда, и мы с Бастилой не сговариваясь прыгнули в выемку. Тут только я заметил, что джедайка потеряла респиратор. Дышала она тяжело, но быстрым кивком дала мне понять, что пока справляется. «Ла Фудр» грохотал всё ближе. Я запоздало схватился за тангенту связи. Сквозь разноголосый шум в ухо вломился срывающийся голос Карта: – Генерал! Приём, генерал!… Даже нарушив бессмысленное теперь радиомолчание, Онаси не хотел называть меня по имени. – Генерал Кеноби на связи! – принимая игру, которая вряд ли кого-то могла обмануть, сдавленно закричал я в маску. – Ка… пилот Альфа, пилот Альфа, приём! Последовал чрезвычайно краткий обмен радостными и возмущёнными воплями, который я сейчас не только не могу, но и не желаю вспоминать в деталях. Я вообще очень слабо помню происходившее в те драматические минуты. И почти не знаю, как принимал те решения, которые принимал. Нас действительно обнаружили. Удержать «Варяг» было невозможно. Добраться до шлюза «Ла Фудра» мы не успевали. А если бы и успели, это ничего бы не дало: переход между кораблями уже отсутствовал. И хуже всего: крыло истребителей «Левиафана» разворачивалось на второй заход. Мы лежали в выемке, вжавшись в застывшие потёки металла на дне. Обшивка линкора содрогалась: «Ла Фудр» продолжал своё движение. Где-то далеко за пределами «колокола» надсадно визжали движки истребителей. Всё происходящее занимало намного меньше времени, чем описание всего происходящего. – Уходи, Альфа, – выговорил я онемевшими вдруг губами. – Что?!. – отозвался наушник. Я встретился глазами с Бастилой. Зрачки её расширились, девушка всё так же тяжело дышала… – Да, – сказала она одними губами, тут же поджимая их знакомым решительным жестом. – Уходи, – повторил я. – Альфа! Улетайте! Уводи «Варяг», улетайте! – Генерал, я вас не брошу!… – Улетай, Карт, это приказ! Ты знаешь, что делать, ты… солдат! Улетай, спасай команду, делай, что должен, немедленно! – Мак!… – Это приказ! Отбой. – крикнул я, сдирая пластырь и вытряхивая из уха зёрнышко рации. – Отбой… Барабанная перепонка отозвалась болью, словно мою голову пытались выжать через ухо. Мою пустую голову. Что же я наделал?… – Мак, – просипела Бастила, хватая меня за руку. – Что теперь… Я еле слышал её голос в разреженном воздухе: «Ла Фудр» приближался, крушил плиты обшивки, и сотрясение металла чувствовалось всем телом. Было ясно, что девушке тяжело дышать, и я подумал, что надо бы отдать ей свой респиратор. Но джедайка, не отпуская моей руки, покачала головой, сосредоточилась, как всегда делала во время медитации… и румянец вернулся её щекам, синева отступила от искусанных губ. Бастила раскрыла глаза и слабо, но ободряюще улыбнулась. Что же я наделал. «Что же я наделал», снова и снова жужжало в голове. Будь я писателем, обязательно отложил бы описание последующих событий на потом. А сейчас вставил бы какой-нибудь занимательный флешбек про свою жизнь на Земле, про детство, котиков, учёбу, первые влюблённости и так далее, и тому подобное. «Жизнь промелькнула перед глазами» или как-то так. Ну, раз законы жанра обязывают… а впрочем, к чёрту ваши законы. Я ведь не писатель. Я дебил, умудрившийся остаться без скафандра на внешней поверхности вражеского космолёта. Самостоятельно лишивший себя всякой надежды на спасение. Да ещё и втянувший в эту фатальную передрягу любимую девушку. Которую, кстати, до сих пор даже ни разу не успел поцеловать. Поэтому я просто, безо всякой литературности расскажу, что было дальше. А дальше было вот что. Привлекая внимание Бастилы, я сжал её ладонь, вынул из рукава световой меч и указал вниз, на дно выемки. В ответ она достала свой меч. Всё было предельно ясно: успеем прорубиться внутрь «Левиафана» – будем жить. Какое-то время. Нет – нет. Помру нецелованным. Мы переглянулись, расставили ноги и руки, упираясь в неровные края выемки, занесли рукояти мечей… Громыхнуло. На этот раз совсем иначе, глуше и тяжелее, словно звук шёл из нутра самого «Левиафана». Скрежет сминаемой обшивки прекратился. В первый миг я инстинктивно обрадовался этому: значит, движение «Ла Фудра» остановилось. А в следующий момент понял, почему. Несостоявшийся брандер оторвался от поверхности линкора. «Ла Фудр» относило в космос. Как очень быстро стало ясно, вместе с нашим «колоколом». Всё заняло буквально несколько секунд. Плёнка натянулась так, что её поверхность стала почти плоской, зажимы по краям заскулили и начали отказывать один за другим, всё быстрее и быстрее. Застывая на лету, полетели тугие брызги гермогеля. Первая узкая щель превратилась в разинутый рот, через который в открытый космос с сиплым хохотом утекала наша разреженная, но удивительно родная мини-атмосфера. В растерянности и отчаянии я посмотрел на Бастилу: мало ли, сам я в космосе новичок, не всё понимаю… Судя по распахнутым глазам джедайки, дело было дрянь. Я повернулся к «Ла Фудру»: кораблик величественно уносило к звёздам. Я повернулся к краю «колокола»: «колокола» больше не существовало, плёнка разошлась по всей длине сектора и готовилась улететь вслед за брандером. Давление падало, я чувствовал, как лопаются первые капилляры в коже. Что должно быть дальше? Респиратор поможет продержаться какое-то время, затем кровь хлынет носом, сразу разлетится застывшими каплями… нет, в космосе сразу ничего не остывает, это миф… значит, и я сразу не остыну, потому что теплообмен… какой теплообмен, о чём я думаю? Бастила! Я обернулся к девушке. Глаза её были плотно закрыты, губы сжаты в тонкую решительную линию. У неё ведь даже маски нет! Я кинулся к ней, схватил одной рукой за плечо, другой сорвал с лица респиратор… предварительно сделав глубокий вдох про запас. Бастила раскрыла глаза. Я видел, как сухо блестят белки: нарастающий вакуум пил влагу. Девушка оттолкнула протянутую маску, словно перестала понимать происходящее. Кричать было уже бессмысленно, объясняться жестами бессмысленно. Я снова попытался натянуть на девушку респиратор, она опять оттолкнула мою руку, маска вывернулась из пальцев, улетела не знаю куда… «Она же задыхается, наверное, мозг начал умирать!…», пронеслось у меня в голове. И тогда я сделал единственное, что пришло мне в голову: схватил Бастилу обеими руками, притянул к себе и изо всех сил прижался ртом к её плотно сжатым губам. «Живи, любимая!», пронеслось у меня в голове. А, может быть, и не пронеслось. Кажется, это я уже после придумал. Когда со стыдом и тайным удовольствием вспоминал описываемые события. Над нами трепетал уносимый в никуда «колокол», под нами грозно дрожал вражеский звездолёт, вокруг нас воцарялся окончательный вакуум. А мы стояли посреди открытого космоса, без скафандров и надежды на спасение, слившись в первом и, очевидно, последнем поцелуе. Не поверите: в тот момент я был совершенно и бескомпромиссно счастлив.68.
Затем мы, конечно, задохнулись, замёрзли и умерли, я загрузился с последнего автосохранения… Ха! Поверили? Зря. Хотя, если честно, проскользнула у меня такая мысль. В тот последний момент, перед самой гибелью. Мол, сейчас, раз, и всё закончится, всё закончится, закончится… Но ведь я держал в руках девушку своей мечты. И целовал её в губы, пусть пока и плотно сжатые. Ни одна история не имеет права заканчиваться на такой сладостной и щемящей ноте, даже если все остальные ноты в гремящей вокруг какофонии сплошь трагичные и безысходные. Губы Бастилы дрогнули. И, уступая моему натиску, начали раскрываться. Медленно, сперва почти неохотно. А уже через пару секунд мы с джедайкой целовались взахлёб и взасос. Вцепившись друг в друга так, словно оставались последними людьми в мире. В каком-то смысле так оно и было. Помню, я даже подумал, что умер. И всё вокруг – только лишь предсмертный бред. Но Бастила обмякла в моих объятиях, поцелуй длился и длился… а воздух в наших лёгких никак не заканчивался. И кровь у меня не закипала от нехватки давления, и глаза не лопались. И жуткий космический холод почему-то никак не желал ощущаться. Я стоял зажмурившись, дышал, жил. Только пониженная гравитация отдавалась в затылок и виски густыми толчками крови. Я раскрыл глаз. Пока только один, правый. Левый открывать было немного страшно, потому что заострившийся от переживаний нос Бастилы… короче, я раскрыл глаз. И скосил его. И увидел зрачок. Расширенный от изумления и, надеюсь, возбуждения. Ужасно жаль было разрывать поцелуй, но необходимость прояснить обстановку пересилила. Продолжая держать девушку в объятиях, я немного отстранился от неё. Бастила как Бастила. Лёгкий румянец, несмотря на полопавшиеся сосудики кожи. Карие глаза, одновременно испуганные и сердитые, удивительно. Растрёпанные каштановые волосы. Губы… распухшие. Когда это я успел так перестараться… Джедайка не пыталась разомкнуть объятий, но что-то в её взгляде намекало на необходимость решения более актуальных задач. Я, как мог, огляделся по сторонам. Мы по-прежнему стояли в выемке обшивки, как в неглубоком окопе. Ни «Варяга», ни «Ла Фудра», ни следов плёнки, защищавшей нас от вакуума… ничего. Голая поверхность звездолёта. Я не очень разбирался в архитектуре капитальных кораблей, но понимал, что мы находимся на тыльной стороне мостика. Насколько я помнил, длина «Левиафана» составляла около шестисот метров… да, пропорции вроде верные. Осмотр, сопоставление размеров, даже сами рассуждения давались мне сейчас поразительно легко, словно флагман Малака, условно превратившись в «землю», лишился своего грозного флёра: ну, линкор, ну, звездолёт… дело житейское. И плиты как плиты, кое-где даже неровно подогнанные. В общем, чувства были странные, смешанные. Наверное, примерно так блохи относятся к своей собаке. Я поднял взгляд к звёздам. В рисунке созвездий, конечно, не было ничего знакомого. Звёзды теснились на здешнем угольно-чёрном небе, вне атмосферы сияли ярко и остро, настолько остро, что задержав на одной из них взгляд, я быстро почувствовал боль в глазах. Системной звезды, Хорусета, видно не было. Очевидно, её закрывал Коррибан, над тёмной стороной которого мы сейчас и находились. Я огляделся в поисках планеты, но с этой точки мог видеть только мостик и вентральную структуру «Левиафана». Небесные тела рукотворного и искусственного происхождения скрывали друг друга, как гигантская матрёшка, и в этот удивительный момент, обнимая любимую девушку посреди бесконечного океана пустоты, я как-то особенно пронзительно ощутил себя русским. Бастила вздрогнула в моих руках, и я опомнился: – Холодно? Что такое? – О нет, – покачала она головой. – Нет… совсем не холодно. – и тут же будто сама спохватилась: – А тебе? Если честно, мне-то как раз было зябко, но момент подвернулся просто до ужаса романтичный… – Мне тепло, – сказал я. – Ведь ты рядом. Она улыбнулась, светло и мимолётно, словно каждый день слышала от меня нечто подобное и успела привыкнуть всем сердцем, но сейчас думала совсем об ином. – Контроль Дыхания, – сказала девушка, оглядываясь по сторонам. – И Силовой Барьер… – Что? – О, когда мы… – Стой! – воскликнул я, радуясь возможности угадать по-настоящему хоть что-то, связанной с Силой. – Ты хочешь сказать, что поставила барьер? Когда начало срывать «колокол», ты медитировала, да? Это ты нас сейчас спасаешь! – Да… – протянула она, отстраняясь чуть дальше. – Мда. Нет, Мак. Никого я не спасаю. То есть… – Бастила, – сказал я с удивительным для себя самого терпением. Отчётливо понимая, что растерянное мычание девушки вызвано вовсе не обстоятельствами нашего «кораблекрушения»: что для неё, человека галактической цивилизации, какие-то там шестисотметровые космические линкоры или какие-то там звёзды! Нет. Девушка растерялась, как и положено всякой нормальной девушке: от первого поцелуя. Моего поцелуя. Это чувство грело душу, я и сам был растроган, а потому мягок. – Бастила, – сказал я. – Не хочу тебя нервировать, но мы стоим в открытом космосе. Причём снаружи корабля. Я никуда не денусь, честно. Даже если захочу… но я не захочу. Объясни толком, что ты делала перед тем, как всё вот это началось. – Что «это»? – сказала джедайка, очаровательно розовея щеками и явно пытаясь выиграть время. – «Нет страстей», – напомнил я, ещё немножко выпуская её из объятий. – Итак: Контроль Дыхания?… Удивительно: полчаса назад я не смог бы представить себе подобную сцену, а сейчас всё происходящее казалось чуть ли не обыденным. Мы так и стояли в выемке, держались за руки и разговаривали. Миленький военный советик, только в открытом космосе. Бастила действительно медитировала «на ходу», перед тем, как мы лишились атмосферы. Прежде всего она всё-таки задействовала Боевую Медитацию: хотела помочь своим и помешать чужим. Я по-прежнему чувствовал ярость Малака и не сомневался, что Тёмный лорд успел засечь уникальное умение девушки. А вот экипаж «Варяга» почти не ощущался. Ну да, «для Силы нет расстояний»… и всё же было ясно, что наш кораблик благополучно ушёл в гипер и сейчас находится где-то очень далеко. Мы остались совсем одни. Где-то по краям сознания и видимой полусферы космоса витали истребители ситхов, за надёжной бронёй мостика бесновался Малак… А мы остались одни. Непонятно как живые. Про такую джедайскую технику, как Контроль Дыхания, я знал из продолжения игры, Силовой Барьер тоже где-то встречался… Теоретически, вполне можно было представить, как сочетание этих техник позволяет заменить скафандр. Проблема заключалась в том, что я-то ничем подобным не владел. А Бастила клялась и божилась, что эту свою Силу на меня не распространяла: сперва, оставшись без маски, не подумала, а потом… я и так как-то выжил. Ну да, перепугалась она за меня. Крепко перепугалась. Но этот факт, хоть и более чем приятный, ничего не объяснял. Мы объединили усилия и осторожно, стараясь не встревожить Силу, пощупали пространство вокруг. Нас определённо окружала некоторая область с воздухом и относительным теплом. Объяснить происходящее Бастила не сумела, я – тем более. – Видимо, ты как-то спроецировал мой Тутаминис… – произнесла джедайка, кутаясь в плащ. Довольно беспомощно произнесла: то ли от неуверенности в гипотезе, то ли от холода. Несмотря на чудеса Силы, корпус «Левиафана» всё же понемногу вытягивал тепло, и я отдал девушке свою хламиду. А теперь и сам начал замерзать. – Подвинься, – сказал я, подсаживаясь на край окопа, под бок к джедайке. Она поделилась краем плаща. Невозможный в вакууме, но явно слышимый ухом визг истребителей понемногу стихал, мир становился уютней. Мы как-то непроизвольно обнялись, и замерли, тесно прижавшись друг к другу, как котята на завалинке. Каштановые локоны были подобраны и заколоты шпилькой. Я потянулся, втянул запах волос. Он был свежим и чистым, вопреки ожиданиям и опасениям. – Что ты делаешь? – спросила Бастила, не предпринимая попытки отстраниться. – Я знаю, почему мы живы, – прошептал я в её доверчивое розовое ухо. – Что?! Я мягко придержал девушку за плечи, не давая развернуться. И так же кротко сказал: – Мы с тобой связаны, Бастила. А для Тёмной Стороны нет ничего страшнее настоящей любви. Эту фразу я придумал уже очень давно, собирался использовать в обольстительных целях, но как-то всё не собрался. Теперь вот пригодилась… Девушка вздрогнула и заворожённо замерла. В тот же миг я почувствовал глубокий стыд. А затем понял, что говорю чистую правду. Или, по меньшей мере, думаю, что говорю чистую правду… а ведь это одно и то же.