Морфия Мелитенская была для своей дочери Немезидой, неустанно отравлявшей ей жизнь. Сама Алиса признавала, пусть с неохотой и даже недовольством, что питает к матери особое уважение. Дело в том, что она считала королеву вдесятеро больше мужчиной, чем собственного отца, хотя, бесспорно, Балдуин, случалось, являл железную волю при управлении Эдесским графством. Но Алиса с детства убедилась, что ее грозная родительница управляла самим графом с не меньшей суровостью. За одно это достижение принцесса питала к Морфии почтение с тех пор, как достаточно выросла, чтобы понимать все последствия такого отношения. Но уважение не могло заменить любовь, и их материнско-дочерние чувства никогда не свидетельствовали о взаимном расположении. Королева и принцесса никогда не были настолько близки друг другу, чтобы подружиться, и как только Алиса поняла, чем это вызвано, она перестала мучиться.
В возрасте десяти-одиннадцати лет принцесса каждый свой поступок подвергала тщательному анализу, стараясь выяснить, какое влияние она оказывает на окружающих — будь то ее внешность, поведение или характер, — но неизменно вызывала материнское неудовольствие и неодобрение. Алисе никак не удавалось установить, что было тому причиной, и наконец она пришла к выводу, что объяснение кроется в ее наружной схожести с отцом.
Алиса унаследовала от Балдуина черты и цвет лица, золотистые волосы и светло-карие глаза. Она единственная из всех принцесс хоть немного напоминала графа. Остальные три пошли в Морфию, которая и поныне, будучи матерью четырех дочерей на выданье, славилась редкой красотой. Безупречные черты лица и нежное телосложение выдавали в королеве наследницу армянского аристократического рода.
Родив первеницу Мелисенду, как позже выяснила Алиса, Морфия сочла ее полным совершенством и пришла в неописуемый восторг, когда все в один голос подтвердили, что дочь является ее крошечной копией. К тому времени, как появилась на свет вторая дочь, то есть восемнадцать месяцев спустя, уже и речи не шло, чтобы новорожденная могла оспорить у сестры право на материнскую привязанность. Задолго до того, как Алиса начала разбираться в подобных тонкостях, Мелисенда превратилась в уменьшенный, но точный слепок с материнского образа. Ее даже одевали в те же самые тона — миниатюрное, удивительно хорошенькое создание, вызывавшее восхищенные охи и ахи у каждого, кому доводилось полюбоваться ею.
В отличие от нее, Алиса ничем не выделялась среди прочих. Ее внешность не была отталкивающей, но на фоне сестриной красоты казалась неинтересной и заурядной. Тем не менее вторая принцесса была, вослед отцу, сообразительной, весьма смышленой и неглупой. Со временем она многое для себя уяснила и, в частности, не раз убедилась в том, что ее привлекательная сестрица Мелисенда блистала красотой, но отнюдь не умом или понятливостью, и, в сущности, являлась бесцветной и скучной особой.
Впервые сделав подобное открытие, десятилетняя Алиса, еще не достигшая возраста, когда такого рода наблюдения могут натолкнуть на размышления об их будущем практическом использовании, обратила развивающийся дар критического анализа на других людей своего окружения, а более конкретно — на мать-графиню. Решение не было нарочитым: Алиса случайно выбрала ее среди прочих и, однажды предавшись этому упражнению, осознала его неимоверную притягательность. Постепенно, после годичных планомерных наблюдений, она обнаружила, что ее мать — занимательнейшая в своем роде личность, заслуживающая самого пристального внимания, в особенности когда выступает отдельно от мужа, преследуя некие собственные замыслы. Вскоре выяснилось, что замыслов у Морфии великое множество, равно как и широкий арсенал средств для их достижения.
Впрочем, наблюдать, как мать претворяет свои намерения в жизнь, оказалось делом гораздо более сложным и секретным, чем просто подглядывание. Уже давно, много лет назад, Морфия Мелитенская приняла решение, что ее личные проблемы, ее личное время должны касаться только ее самой. С тех пор она неукоснительно и очень ревностно защищала собственную неприкосновенность. На людях, рядом с Балдуином, она послушно играла роль супруги и графини Эдесской, воплощение величия и благопристойности; в более близком окружении, с семьей и друзьями, она с успехом перевоплощалась в добрую приятельницу и заботливую мать, заслужив тем самым прижизненную репутацию святой, чье существование на земле целиком направлено на благополучие мужа и дочерей. Но наедине с собой Морфия оставалась Морфией. Она отклоняла попытки нарушить ее уединение, порой похожее на затворничество, и те, кто не привык видеть королеву в подобной ипостаси, с трудом узнал бы ее.
Очень скоро Алиса пришла к осознанию, что, если она хочет продолжать наблюдения за матерью в часы ее уединения, ей придется делать это скрытно, из засады, потому что Морфия не потерпела бы ее явного присутствия. Справедливости ради принцессе пришлось признать, что подобная нетерпимость распространяется не только на нее, но и на всех прочих. Если Морфии в это время было угодно кого-либо видеть, она за ним посылала; если же нет — тогда графиня Эдесская затворялась одна, всецело предаваясь занятиям, которыми она на тот момент была поглощена.
В таком поведении матери Алиса не находила ничего странного или эксцентричного — напротив, оно виделось ей вполне обычным, поскольку и сама она, будь у нее выбор, предпочла бы жить именно так. В очень короткое время облазив весь замок сверху донизу, исследовав все его потайные уголки и альковы, а в особенности покои, где чаще всего бывала ее мать, принцесса научилась становиться невидимой, сидя скрючившись или лежа без движения, без малейшего шороха где-нибудь в закоулках графского замка, некогда служившего резиденцией римскому наместнику. Время шло, а Алиса слушала и наблюдала, с удовлетворением отмечая, что у матери есть чему поучиться — несмотря на то обстоятельство, что Морфия прилагала ничтожно мало усилий, чтобы ее чему-нибудь обучить. Принцесса раболепно подражала материнским манерам, впитывая в себя мастерство Морфии в достижении собственных целей.
Долгие годы Алисиного детства были отравлены завистью к старшей сестре Мелисенде, которой доставалось все материнское внимание, когда та ненадолго отвлекалась от забот о собственной персоне. Когда же подросли две младшие, Морфия заметила, что и они очень на нее похожи, и с тех пор тоже целенаправленно ими занималась, перегружая их своей опекой и непременно проча в жены богатым и знатным вельможам. Про Мелисенду королева уже давно все решила и не сомневалась, что, когда наступит час, она без труда отыщет ей мужа. Зато за это время Морфия совершенно упустила из поля зрения свою вторую дочь, чему виной было ее явное невнимание к мелочам и неизменный критический настрой в отношении Алисы. Королеве ни разу не пришло в голову, что ее ребенку недостает любви и одобрения, и она не подозревала, что нажила себе непримиримого врага в собственном семействе. Она замечала только, что Алиса постоянно не в духе, ни разу не улыбнется, что она вспыльчива и дерзка, неприветлива и нелюбезна с гостями, одета всегда просто и невзрачно — то есть сама напрашивается на выговоры.
Со своей стороны, достигнув тринадцати лет, Алиса решила, что наиглавнейшая задача ее жизни — смущать своим поведением мать и расстраивать ее планы везде, где только возможно. Поскольку союз Балдуина и Морфии не принес им сыновей, Алисе, как и всякому, было известно, что Мелисенда, будучи старшей по рождению, являлась законной отцовской наследницей, в недалеком будущем предназначенной в жены человеку, которого сочтут достойным титула графа Эдесского. Но даже в тринадцать лет презрение Алисы к прекрасной, но пустоголовой сестре было столь велико, что она почти сразу приняла соответствующее решение. Она не сомневалась, что в подобном состязании Мелисенда не сможет с ней тягаться и, когда придет время, с легкостью уступит место будущей графини Эдесской. Алиса пока не вполне представляла, каким образом достигнет своей цели, зато сама цель была вполне определена, и, раз задавшись ею, принцесса твердо знала, что, едва представится возможность, она без особого труда потеснит Мелисенду на пути к ней.