Когда в конце улицы показалась рослая фигура на голову выше остальных прохожих, купец понял, что можно больше не искать. К его лавке приближался светловолосый молодой рыцарь исполинского роста, с разворотом плеч во всю улицу и столь яркими синими глазами, что даже Сулейман со своим старческим зрением разглядел их за пятьдесят шагов. Человек пробирался сквозь толпу, и все оглядывались ему вслед.
Аль-Кариф взглянул на принцессу, которая пока не успела, да и не могла заметить незнакомца. Соблазнительная девушка, эта франкская принцесса, причем непостижимым образом почитаемая местными — людьми Сулейманова круга. Многие мусульмане с трудом сносили сам вид наглых ференги — людей с обожженными солнцем лицами, державшихся вызывающе благодаря прочным кольчугам и длинным мечам. А Алиса родилась уже здесь, на земле правоверных. Она, хотя была покрещена в христианство, бегло говорила по-арабски и, чтобы никого не оскорбить, на людях вела себя как пристало мусульманке, скромно прикрывая лицо и накидывая на себя широкое и бесформенное покрывало. До Сулеймана доходили слухи, что среди своих принцессу не очень жаловали, но эти домыслы не были ничем подкреплены, и никто из его знакомых не мог подтвердить наветы.
Сегодня на принцессе было мусульманское покрывало из плотной синей ткани, расшитое зеленой и золотой нитью, скрывавшее всю фигуру девушки с головы до пят. Видны были только глаза — и они просияли, стоило белокурому колоссу появиться в поле ее зрения.
Сулейман с первого взгляда смекнул, что золотоволосый франк даже не подозревал о присутствии здесь принцессы. На молодом воине не было обычных для ференги тяжеловесных лат — напротив, он был облачен в приличествующие случаю одежды жителей пустыни, а из оружия имел при себе лишь длинный прямой меч, висевший на перевязи через плечо. Юноша неторопливо прогуливался по рынку, смачно жуя кусок мяса. Он разглядывал лица прохожих, прилавки торговцев, ничего не пропуская, и не замечал лишь одного — лица девушки, которая тем временем поспешила прильнуть к просвету между висящими коврами в лавке Сулеймана. Аль-Кариф видел, как принцесса повелительно прищелкнула пальцами и выслала слугу навстречу исполину, чтоб остановить его и привести к ней. Рослый франк нахмурился, стиснул ладонью ножны своего длинного меча, висевшего на плече, и направился следом за посланцем, видимс не представляя, с кем ему предстоит встретиться.
Согнувшись, воин вошел в лавку Сулеймана и едва успел распрямиться, как увидел ожидающую его принцессу. Он так растерялся и смутился, что Сулейману стало смешно, и торговец, уже собиравшийся сойти вниз с помоста, остался наверху, приготовившись посмотреть и послушать, что будет дальше.
— Брат Стефан! — воскликнула принцесса, открыв лицо и улыбнувшись незнакомцу. — Какая приятная и нежданная радость! Про кого другого, а про вас я бы никогда не подумала, что вы ходите на рынок. Если бы даже у меня поинтересовались, я бы скорее ответила, что вы сейчас где-то в пустыне вместе с вашими приятелями-рыцарями разъезжаете по дорогам и нагоняете страху на разбойников.
Великану было явно не по себе. Он краснел и мялся, и Сулейман подвинулся ближе, напрягая слух, чтоб не пропустить ответ воина.
— Сеньора принцесса, — пробормотал тот, чуть не заикаясь от робости, — простите, я не… Я даже не думал…
— О чем? Что я тоже здесь? — засмеялась принцесса. — Откуда бы вам знать! Еще час назад я и сама об этом не думала, пока случайно не оказалась здесь. Нашу встречу можно назвать совпадением… или даже счастливым стечением обстоятельств. — Она помедлила. — Я как раз собиралась подкрепиться пирожными и выпить шербету. Вы составите мне компанию? Мне было бы очень приятно.
Нетерпеливо хлопнув в ладоши, принцесса снова призвала слугу и велела принести прохладительных напитков. Тут она будто вспомнила, где находится, и стала озираться в поисках Сулеймана. Тот немедленно явился перед ней, низко кланяясь и приветственно улыбаясь здоровенному франку. Принцесса попросила позволения на трапезу в его лавке, но торговец оборвал ее на полуслове и предложил самолично позаботиться об угощении. Алиса и слышать об этом не желала: достаточно, сказала она, что он и так оказал ей большую привилегию. Она пояснила, что захватила с собой еду и напитки, чтобы подкрепиться во время прогулки, и еще раз поблагодарила за любезность. Тогда Сулейман поклонился ей и оставил наедине с «нежданным» гостем.
В тот краткий промежуток времени, когда аль-Кариф уже удалился, а слуги Алисы еще не подоспели со снедью, Сен-Клер не знал, куда себя деть, рассматривая груды ковров, наваленных на прилавок и развешанных на шестах, что создавало иллюзию стен. Его взгляд останавливался на чем угодно, только не на Алисе.
— Эти ковры прекрасны, вы не находите? — спросила она.
Он насупился, словно не знал, что полагается отвечать в таких случаях, и Алиса не сразу взяла в толк, что он и вправду не знал, что ответить.
— Как же? Вы что, ни разу ковров не видели, брат Стефан?
Он покачал головой. Меж бровей рыцаря залегла глубокая морщинка.
— Нет, сеньора. Таких никогда не видел. Но они действительно прекрасны. А для чего они? Каково их назначение?
— Назначение? — Она засмеялась, изумленная явной нехваткой у него утонченности. — У ковров нет назначения, брат Стефан, а есть сами ковры. Их стелют на пол, чтобы по ним ходить. Ведь у вас там, в христианских землях, они тоже встречаются? Как же без ковров!
Он вдруг повернулся и посмотрел на нее в упор. Лицо его словно закаменело и показалось Алисе рассерженным, хотя она понимала, что не злость тому причиной. Рыцарь выдавил сквозь сжатые зубы:
— Там, где я живу, сеньора, полы не такие чистые, и мы стелем на них сухой тростник, чтобы не разбрызгивать по сторонам воду и грязную жижу. В Англии, принцесса, все время идут дожди, а погода холодная и влажная. Там почти всегда неуютно, лето короткое и мало солнца. Если бы у нас были такие вещи… — он обвел рукой ковровое изобилие, или хотя бы похожие, мы бы лучше развесили их по стенам, чтобы защититься от сквозняков. Обычно мы вешаем на стены шпалеры, но они жесткие и блеклые. Таких красивых и роскошных, как эти, ярких цветом и мягких, приятных на ощупь, у нас нет. Было бы грешно бросить этакое совершенство на грязную землю, чтобы на него наступали ноги латников и гадили собаки. — Сен-Клер откашлялся и продолжил: — Теперь-то я вижу, что в этой стране все по-другому. Здесь теплее. Чище. Просторнее и светлее. Это все от солнца. Когда не надо постоянно спасаться от дождей и холода, можно все устроить иначе. Но в нашем жилище, в конюшнях, полы каменные, и мы также стелем на них тростник, хотя называем его соломой…
Юноша вдруг замолчал, осознав, что не сводит глаз с принцессы, а она в ответ весело ему улыбается. Алиса выждала, не заговорит ли он снова, а затем звонко рассмеялась:
— Да вы умеете говорить! Впервые за все время нашего знакомства вы столько рассказали! Вы сами-то заметили это, брат Стефан?
Сен-Клер смутился:
— Теперь заметил. Но ведь я именно брат Стефан, и мне нельзя быть здесь.
— О, нет-нет, останьтесь, пожалуйста, и поешьте со мной. Вот, смотрите, уже все принесли.
Молодой рыцарь заколебался, но все же уступил Алисиному приглашающему жесту и медленно опустился в одно из трех кресел, предназначенных для посетителей лавки, и Алиса в течение часа старалась рассеивать его неловкость и разрушать выставленные против ее чар преграды. Она накормила рыцаря медовыми пирожками, что слуги принесли нарочно для нее. Начинку этих пирожков составлял толченый миндаль, а также изрядная доля зелья, известного как гашиш, постоянно и в изобилии добываемого принцессой из источников, которыми ее отец серьезно заинтересовался бы, если бы только о них узнал.
О чем Алиса не могла даже подозревать в те дни, так это о крайней неуверенности Сен-Клера в себе самом, проистекающей из весьма простой причины: он сделался настолько одержим ее образом, что уже находил свое влечение к принцессе порочным, поэтому постоянно робел и терялся в ее присутствии. С самой первой встречи он страдал косноязычием в ее присутствии, не зная, что сказать, и Алиса преждевременно возвела такое его поведение в обычай. В ее глазах это даже добавило юноше очарования — застенчивость, заключенная в могучее тело воина — но, поскольку принцесса не имела возможности раскрыть других черт его личности, она не могла представить, как рыцарь поведет себя в иных обстоятельствах, когда она не сможет влиять на него и его поступки. Принцесса могла полагаться только на видимость, но ничего во внешнем облике или манерах юноши не выдавало его склонности к грезам о ней, во сне и наяву, и еще меньше признаков указывало на его угнетенность чувством вины от этих грез. Алиса же продолжала идти напролом, даже не помышляя о том, сколь близка к отчаянию ее жертва. В своих попытках успокоить его бдительность она намеренно избегала соблазнения и заманивания, решив вместо этого обращаться с рыцарем подобно доброй сестре и стараясь сохранить наибольшую естественность во всех своих обращениях к нему. Для принцессы это явилось нелегкой задачей, практически невыполнимой, и привело к результату, обратному тому, что Алиса задумала достичь.