— Чума их забери. — Эррин вылез из постели и прошлепал в другую комнату, где дымилась ванна. В воду добавили розового масла. Эррин не любил этого запаха, и Убадай это знал, но Боран еще не освоился с хозяйскими вкусами. Пока Эррин плескался в горячей воде, слуга вошел с халатом. Выйдя и завернувшись в мягкую ткань, Эррин спросил:
— Как мои глаза?
Слуга почтительно заглянул в них.
— Красноваты, ваша милость. Вид у вас, честно говоря, неважный.
— Тебе бы изнутри посмотреть. Во что мне одеться?
— После совета герцог устраивает охоту, поэтому я приготовил вам костюм для верховой езды.
— Черный с серебром?
— Нет, ваша милость, красный.
— Подай черный. Красное я оставлю герцогскому гостю.
— Слушаюсь. Могу я предложить вашей милости завтрак?
— Нет. — Эррин содрогнулся заодно со своим желудком.
— Проголодаетесь ведь, пока на коне будете трюхать.
— Трюхать? Я не трюхаю, Боран. Я езжу.
— Да, ваша милость. Может, все-таки корочку хлеба?
Эррин кивнул и направился в спальню. Боран принес ему одежду — короткие, отменно скроенные бриджи из мягкой черной кожи, черную шерстяную рубашку, черный же кожаный охотничий камзол с подбитыми плечами и серебряной каймой. Одевшись, Эррин натянул высокие, до колен, сапоги.
— Вашей милости понадобится плащ — на дворе сильный ветер.
— Подай черный, с овчинной подкладкой.
— Его промаслить надо, ваша милость. Я приготовлю его к концу совета.
Позавтракав утром хлебом и сыром, Эррин перешел через двор в большой чертог. Члены совета уже собирались, ожидая, когда их пригласят во внутренние покои.
— Доброе утро, барон, — приветствовал Эррина дородный человек в охотничьем костюме из зеленого бархата, с блестящим от пота лицом.
— Рад видеть вас, граф Портерон. На пиру мне вас недоставало.
— Да-да, мне помешало явиться срочное дело. Говорят, вечер прошел великолепно.
— Да, — подтвердил Эррин, оборачиваясь к только что вошедшему дворянину. — Доброе утро, Делаан. У вас очень свежий вид, если учесть, что вы всю ночь проплясали.
— Молодость — великое дело, дорогой Эррин, — усмехнулся стройный юноша в коричневом камзоле. — А вот вы что-то бледны.
— Уверяю вас, что выгляжу лучше, чем чувствую себя. Вы знакомы с графом Портероном?
— Разумеется. Как поживаете, граф?
— Превосходно. Лучше и быть не может.
В чертог между тем входили другие вельможи и рыцари. Последним явился Мудрейший в белых одеждах. Эррин со всеми поздоровался и послал доложить герцогу, что совет собрался. Герцог по обычаю заставил их ждать еще десять минут, после чего потянулись в палату, где стоял длинный стол с шестью стульями вдоль каждой стороны и двумя во главе, где уже сидели герцог и Карбри.
Эррин занял место рядом с красным рыцарем. За ночь тот сильно посвежел, глаза у него блестели, на бледных щеках появился легкий румянец.
— Я вижу, спали вы хорошо, господин Карбри, — сказал Эррин.
— Да, я славно отдохнул. Благодарю вас за внимание.
Совет занялся обычными делами. Обсудили сбор податей и разбой, усилившийся на подступах к лесу. Портерон упомянул о большом количестве беглых рабов и нехватке рабочих рук на полях. Ему обещали, что в его поместье будет отправлено сорок рабов.
— Чем вызвана такая недостача? — спросил Эррин. Портерон моргнул и вытер платком потный лоб.
— Это не столь уж важно, барон.
— Охотно верю — но не повальная ли болезнь тому причиной?
— Нет-нет. Мы со всем тщанием выполнили указ нашего дорогого и почитаемого государя… но дело в том, что на моих землях обитало много оседлых номадов. Я отправил их всех в Гар-аден и потому… временно, разумеется… лишился рабочей силы.
— Теперь все ясно. Благодарю вас.
— Мы предвидели затруднения подобного рода, — вставил Океса. — Но землевладельцы в итоге только выиграют, избавившись от этого нечистого племени.
Сидящие за столом согласно закивали.
— Желаете выяснить еще что-нибудь? — спросил Океса.
— Нет, Мудрейший, — ответил Эррин. — Но я слышал, в Макте недостает хлеба с тех пор, как здешнего пекаря лишили прав.
— Хлеба недостает потому, барон, что этот грязный номад сжег свою собственную пекарню. Его бы повесить за это.
— Могу я сказать, господа? — поднявшись, спросил Карбри. — Мне, как и королю, известно, что удаление номадского отребья вызывает кратковременные трудности в разных частях государства. Но благая… священная, если хотите… цель все оправдывает. Менее пятидесяти лет назад наше королевство правило всем континентом. В течение двух веков мы несли варварским народам закон и просвещение. Но мы позволили себе поддаться слабости, осквернили себя кровью наших племен, и теперь у нас осталось лишь девять наших провинций. Наши силы, и телесные, и духовные, оскудели. Мы нуждаемся в великом очищении. До нынешнего года финансовые дела королевства находились большей частью в руках купцов, среди которых преобладали номады. Король не имел никакой власти в собственном государстве. Теперь казна перешла к королю, чья мудрость не вызывает сомнений. Перед нами открывается светлое будущее, господа. Когда страна очистится от всякой скверны, мы воспрянем и вновь станем первыми среди всех народов!
Карбри сел на место в полной тишине, но герцог тут же нарушил ее, захлопав в ладоши, и весь совет последовал его примеру. Эррин хлопал вместе со всеми, но без особого усердия. «Низшие племена», «нечистое племя», «скверна», «отребье», — продолжало звучать у него в ушах.
— Благодарю вас, господин Карбри, — сказал Океса. — Ваши вдохновенные слова позволят нам перейти к весьма деликатному делу. Как вам известно, господа, король постановил сослать в Гар-аден всех, в ком есть номадская кровь. По поручению герцога я занялся историей семей, имеющих обширных связи с номадами, и обнаружил у нас в Макте две знатные семьи с нечистой кровью.
Эррин обвел взглядом сидящих. Граф Портерон сделался белым, как мел.
— Как ни печально, но долг перед королем вынуждает нас отправить в Гар-аден и этих людей, — добавил Океса.
— Я всегда был верен престолу, — встав с места, заявил Портерон. — Мой род сражался за короля в трех войнах.
— Вашей верности, граф, никто не оспаривает, — с легкой улыбкой заметил Океса. — И я уверен, что король очень скоро вернет вас назад.
— Это просто неслыханно! Безумие какое-то!
— Будьте добры, Портерон, подождите снаружи, — вмешался герцог. — Вас проводят к вашему дому.
— Господин Карбри! — вскричал Портерон. — Не может быть, чтобы король расправлялся таким образом со знатными домами. В нашем роду носителем номадской крови был мой прадед!
— Вы как нельзя яснее доказываете присутствие этой крови в ваших жилах, — холодно ответил красный рыцарь. — Вы не подчиняетесь прямому приказу вашего герцога, который велел вам выйти. Более того, вы сами отсылали в Гар-аден людей, у которых этой крови еще меньше, чем у вас. Не будь в вас этой скверны, вы сами пришли бы к герцогу и честно рассказали ему о своих предках. Убирайтесь с глаз долой.
Портерон пошатнулся, как от удара, и нетвердой походкой вышел из комнаты. Эррин догадался, что граф впал в немилость, еще когда получил указание не приглашать его на пир, но чтобы такое?
— Вы упомянули о двух семьях, господин Океса, — напомнил молодой барон Делаан.
— Представителей второй здесь нет, барон. Я имел в виду госпожу Диану, у чьей матери номадские корни.
У Эррина гулко заколотилось сердце и задрожали руки.
— Мать госпожи Дианы умерла в родах, — сказал он. — Она происходила из Цитаэрона, и нет никаких сведений о том, что в роду у нее имелись номады.
— К сожалению, это не так, — ответил Океса, не в силах сдержать торжествующей улыбки. — Она была дочерью человека по имени Киал Ордай, который родился в восточных степях, в номадском племени Волков. В нечистой крови Дианы нет сомнений. Ее вызвали в Макту, а затем отправят в Гар-аден.