— Так барон Эррин — кузен короля?
— Да вроде бы. Ступайте, тащите его сами. Я у него недавно и расшибаться ради него не стану.
— Никого никуда тащить я не намерен. Мне приказано арестовать барона Эррина, только и всего. Есть у тебя что-нибудь, что может сойти за носилки?
— Можно вынести его вместе с кроватью, только вам шестерым это не под силу будет. Не послать ли в казарму за подкреплением?
— Медрик, Джоал, достаньте носилки, — распорядился офицер. — И поищите герцогского писца, в таком деле печать не помешает.
— Мудрое решение, капитан. Может, нам с вами пока снести господина Эррина вниз.
— По-твоему, я похож на грузчика? Подождем носилок.
— Тогда позвольте предложить вам вина, капитан. Лучший западный сорт, двадцатилетней выдержки.
— Хорошо, неси, ты славный малый.
— Премного вам благодарен.
Убадай со своей ношей вышел во двор, где в безлюдном закоулке были привязаны две лошади. Номад подсадил Эррина в седло и повел коней к восточным воротам. Ими постоянно пользовались торговцы, и Убадай положился на то, что распоряжение об аресте Эррина еще не дошло до часовых.
Так и вышло. Они беспрепятственно выехали из замка и двинулись через город.
— Как безлюдно на улицах, — заметил Эррин. Убадай, согласно хмыкнув, указал на холмы за городом. — В чем дело? — У Эррина почему-то пересохло во рту.
— Они собираются сжечь госпожу.
— О небо! Я должен успеть.
Эррин пустил коня вскачь, и Убадай помчался за ним, пытаясь перехватить поводья.
— Стой! Ты уже натворил глупостей сегодня.
— Оставь меня в покое! — Номад схватился за повод, и Эррин слабой рукой ударил его по лицу.
— Подумай! — воззвал Убадай. — Ты один, весь переломанный. Бесполезно. Там полно солдат, ты даже с коня сам не слезешь.
— Но должен же я сделать хоть что-то!
— Да, должен, одну вещь. — Убадай снял с седла лук и протянул Эррину.
— Нет! Я не могу!
— Тогда повернем к лесу и уедем из этой проклятой страны.
Эррин трудно сглотнул, взял у номада лук со стрелами и поехал дальше, держась под прикрытием редких деревьев. На холме вокруг столба нагромоздили огромную кучу хвороста. Приблизившись, Эррин увидел Окесу, ведущего Диану к костру. Герцога не было видно. Красный рыцарь сидел на своем жутком коне в отдалении от толпы, глядя на обреченную.
Слезы обожгли Эррину глаза, и он смигнул их. Диану возвели на костер и привязали к столбу. Она обвела взглядом толпу, но не разглядела Эррина под деревьями. Океса, спустившись со своими подручными вниз, взял факел и поджег костер, отозвавшийся обильным дымом и пламенем.
Эррин взял из колчана стрелу и приготовил лук.
Выехав на свет, он крикнул:
— Диана! — Она повернула к нему голову, и он с болью увидел, как ее глаза загорелись надеждой. — Я люблю тебя! — крикнул Эррин и натянул тетиву. Надежда погасла, и Диана закрыла глаза. Стрела, просвистев по воздуху, вонзилась в ее серый дублет, и голова девушки упала на грудь. Толпа, злобно взревев, бросилась к Эррину. Убадай, вылетев вперед, хлестнул кого-то плетью по лицу, схватил за повод Эрринова коня, и оба всадника помчались вниз с холма. Прочь от костра Дианы.
7
Ариана, отмерив шаги, нарисовала мелом неровный круг на стволе толстого дуба, футах в двух от земли, и вернулась к Лемфаде. Он, не отрываясь, следил за ее плавными движениями.
— Ну что, готов? — спросила она.
— Да.
— Тогда натяни лук. — Лемфада взял из сумки на поясе тетиву и прикрепил ее к луку — сначала к нижнему концу, как его учили, потом, согнув лук, к верхнему. — Это дерево в тридцати шагах от тебя, — сказала Ариана, — мы уже стреляли с тридцати шагов, и сила натяжения тебе известна.
— Да.
Он взял стрелу из колчана оленьей кожи и наложил на лук.
— Теперь представь, что этот меловой круг — фазан, и убей его.
Лемфада медленно оттянул тетиву к щеке, прицелился и выстрелил. Стрела попала в дерево дюймов на семь выше круга, и рассерженный стрелок вытащил из колчана другую.
— Погоди! — остановила его девушка. — Проследи за линией полета и скажи мне, что видишь.
— Линия чистая, не заслоненная деревьями.
— Что еще?
— Она идет сверху вниз.
— Вот именно. Ты целишься через пустое пространство, и глаз тебя предает. Запомни: когда целишь вниз, бери выше, когда целишь вверх или над водой — ниже. О расстоянии в лесу тоже трудно судить. Попробуй теперь выстрелить так, будто цель находится шагах в трех от дерева.
Лемфада сделал, как она сказала, и стрела, словно по волшебству, вонзилась в меловой круг.
— Есть! — заорал он.
— Да, молодец. Теперь повернись направо и попади вон в ту сосну.
Рассудив, что до сосны будет шагов сорок, Лемфада натянул тетиву, как для пятидесяти, и плавно отпустил ее. Стрела поплыла к цели и зарылась в землю, не долетев.
— Ничего не понимаю.
— Измерь расстояние, — сказала Ариана. Лемфада повиновался и оказалось, что до сосны было все семьдесят шагов. — Учись определять такие вещи на глаз, — шагая рядом с ним, сказала девушка. — Тебя обманули деревья, стоящие на линии полета. Они сломали перспективу и укоротили расстояние. Пошли достанем твою стрелу из дуба.
— Но ведь я все-таки стал лучше стрелять? — в надежде услышать ее похвалу, спросил Лемфада.
— Рука у тебя твердая, и тетиву ты отпускаешь без рывка. Там посмотрим.
Твердая рука! Лемфада почувствовал себя королем.
Утром прошел дождь, но к полудню стало ярко и солнечно. Они сидели на склоне холма над деревней. Внизу новоприбывший Элодан мучился с рубкой дров, постоянно промахиваясь и попадая топором по колоде.
Он занимался этим каждый день, но пока особых успехов не добился.
Рана Лемфады заживала быстро, но невыносимо чесалась.
— Расскажи мне о Цветах, юный чародей, — попросила Ариана, опершись на локти и усмехаясь смущенному юноше. Он, пытаясь произвести на нее впечатление своими познаниями в магии, показал ей сапоги Руада. Но когда он надел их и прошептал имя Оллатаира, ничего не произошло: чары истощились, пока он убегал от погони. Ариана тогда посмеялась над ним — беззлобно, но обидно. Лемфада задался целью пробиться к Черному и восстановить чары, но у него ничего не вышло.
— Самый главный — это Белый, цвет покоя и безмятежности, — начал он. — Потом идет Желтый, цвет невинности и детского смеха. За ним следует Черный, земляной цвет, дающий силу и быстроту. Синий — это небо, дарящее нам магию полета, Зеленый — рост и исцеление, Красный — страх и похоть.
— Значит, Красный — злой Цвет?
— Нет, отчего же. Если пользоваться им умело, он со своей боевитостью способен помочь всем другим Цветам, но для этого надо быть сильным чародеем.
— Таким, как ты?
Он покраснел и усмехнулся.
— Не смейся надо мной Ариана. Я всего лишь бедный подмастерье, и мне было отпущено слишком мало времени на эту науку. Но я все-таки сделал бронзовую птичку, и она хоть ненадолго, да взлетела. Она была красивая, и я делал ее почти год.
— Хотелось бы мне на нее посмотреть. Однако займемся делом — я не могу с тобой попусту время терять. Что это за дерево слева от тебя?
— Сикомора, — без запинки ответил он.
— Откуда ты знаешь?
— У нее пятиконечные листья и крылатые семена.
— А вон то?
— Клен. Он похож на сикомору, но листья у него светлее, а кора серая и с тонкими бороздками.
На ветку клена села птица с белой грудкой, серой головой и с полоской, напоминающей черную маску, на глазах.
— Это сорокопут, — не дожидаясь вопроса, гордо сообщил Лемфада. — Он кормится мышами и мелкими птахами — мне Лло Гифе сказал.
— А что он означает?
— Означает? Не понимаю.
— Он оповещает о приходе зимы. Летом его редко можно встретить. Поди-ка помоги Элодану с дровами, сложи их у северной стены.
— А ты куда теперь? — спросил он, с болью сознавая, что время их урока истекло. Девушка, грациозно поднявшись, взяла свой лук.