Из-за толстой сосны вышел и приблизился к упавшему юноше какой-то человек — стройный, в небесно-голубой шелковой рубашке, кожаных бриджах и башмаках с серебряными пряжками, в нарядном овчинном плаще на плечах. Длиннее волосы скреплял на затылке серебряный обруч, глаза отливали лиловым. Опустившись на колени рядом с Лемфадой, он увидел сочащуюся из-под стрелы кровь и отвернулся.
— Хочешь вытащить ее? — спросил кто-то. Человек быстро встал и увидел перед собой высокого, плечистого воина со светлыми волосами и золотисто-рыжей бородой.
— Я ничего не понимаю в ранах. Быть может, он уже умер.
— Ты стал серый, как зимнее небо, — усмехнулся Лло Гифе и разорвал на раненом рубашку. Стрела вонзилась глубоко под лопатку, и вокруг нее уже образовалась опухоль. Лло ухватился за древко.
— Погоди! — сказал другой. — Если острие зазубренное, ты разорвешь его на части.
— Тогда молись, чтобы зазубрин не было, — сказал Лло и выдернул стрелу. Лемфада застонал, но не очнулся. Зазубрин на острие не оказалось. Из раны хлынула кровь, и Лло заткнул дыру клочком рубашки. Потом взвалил юношу на плечо и зашагал по сумрачному лесу.
Другой, последовав за ним, спросил:
— Куда ты идешь?
— Тут в часе ходьбы есть деревня, а в ней знахарка.
— Меня зовут Нуада, — представился незнакомец. Лло промолчал.
Солнце уже садилось за горы, когда они поднялись на холм над деревней. В ней было семь хижин и один дом побольше, в загоне на северном конце стояло пять мелких лошадей.
— Посмотри, жив парень или нет, — велел Лло своему спутнику.
Нуада осторожно взял Лемфаду за руку и нащупал пульс.
— Жив, но сердце бьется неровно.
Лло, не отвечая, стал спускаться с холма. Из крайней хижины им навстречу вышли двое мужчин, оба с длинными луками и ножами на поясе. Лло помахал им, и они, узнав его, вложили стрелы в колчаны.
Лло со своей ношей прошел к самой дальней хижине, поднялся на крыльцо и постучал. Ему открыла женщина средних лет. Увидев раненого, она отступила. Лло вошел в дом и направился прямо к узкой койке у восточной стены.
Женщина помогла ему уложить юношу и вытащила из раны затычку, внимательно глядя на вновь потекшую кровь.
— Легкое не задето, — сказала она. — Оставь его тут, я позабочусь о нем.
Лло молча встал, расправил спину и посмотрел на стоящего у порога Нуаду.
— Чего тебе здесь надо?
— Я не отказался бы от еды.
— А заплатить есть чем?
— Обычно я плачу за еду песнями. Я бард, сказитель.
Лло покачал головой и, отстранив Нуаду, вышел из дома. Поэт двинулся за ним.
— Я хорошо пою. Меня принимали в Фурболгском дворце и у герцога Мактийского. На востоке я тоже бывал.
— Хорошие сказители все богачи. Ну да ничего — думаю, здешние жители охотно тебя послушают. Знаешь сказание о Петрике?
— Само собой, но я предпочитаю более свежие истории. Я и сюда пришел в поисках чего-то нового.
— Послушайся моего совета и расскажи им про Петрика, — сказал Лло, направляясь к большому дому. Нуада с трудом поспевал за ним.
— Ты не очень-то приветлив, дружище.
— У меня нет друзей, и я в них не нуждаюсь.
Дом насчитывал футов семьдесят в длину, и посреди него имелись два каменных очага, один против другого. Здесь стояло около дюжины столов, а в дальнем углу помещалась стойка, за которой стояло несколько бочек. Лло, растолкав собравшихся здесь людей, снял кружку с крючка на стене и нацедил в нее пива из маленького бочонка. Нуада заметил, что он не заплатил за выпивку, и тоже взял себе кружку.
— Ты чего это? — осведомился один из присутствующих, ткнув его пальцем в грудь.
— Выпить хочу, — ответил поэт.
— Только не из моей посудины, — заявил селянин и отнял у него кружку.
— Извини, — промолвил Нуада. Его белокурый попутчик тем временем разговаривал с каким-то человеком, коренастым и толстопузым. Вскоре тот обернулся и с улыбкой направился к Нуаде.
— Это ты будешь сказитель?
— Я самый.
— Издалека идешь?
— Из Фурболга. Я пел при дворе.
— Это хорошо — расскажешь нам новости. Я представлю тебе обществу. Как тебя звать?
— Нуада. За игру на арфе известен так же, как Серебряная Рука.
— У нас тут арф нету, но ты получишь еду и постель, если расскажешь, что делается в мире. Выкрутасов нам не надо — говори попросту.
Лло Гифе, усевшись на лавку у стены и вытянув свои длинные ноги, посочувствовал поэту. Здесь не Фурболг и даже не Макта. Придворному барду придется выступать перед неотесанными лесовиками, хорошо понимающими разницу между вымыслом и действительностью. Поэт между тем взобрался на стол, и содержатель общего дома, потребовав тишины, представил его. Разговоры на миг смолкли, но тут же возобновились, и кто-то отпустил шутку, вызвавшую общий смех. Но звучный голос Нуады внезапно перекрыл гомон.
— Когда умирает герой, боги одаривают его, но дар этот о двух сторонах. Известно ли тебе, что это за дар? — спросил поэт, обращаясь к человеку в волчьем полушубке. — Да-да, тебе, хряк в волчьей шкуре! — Грянул смех, и «хряк», побагровев, схватился за кинжал у себя на поясе. Нуада же, как ни в чем не бывало, уже повернулся к другому. — А ты? Ты знаешь? — Тот мотнул головой. — Хорошо, я скажу вам. После смерти душа героя блуждает по миру, откликаясь на зов сказителей и поэтов. Когда о нем говорят перед собранием — даже перед такими нишебродами, как вы, — его душа является среди этого собрания. Это волшебство, недоступное ни одному чародею. Почему же этот дар о двух сторонах?
Потому что герой, стоя среди вас, видит, что его подвиги для вас ничего не значат.
Вот у вашего очага стоит Петрик, величайший из воинов и благороднейший из людей. Он сражался со злом и делал это не ради славы. Что же он видит, глядя вокруг себя? Лодырей, беглых воров и распутников. А ведь такой человек заслуживает гораздо большего.
Лло Гифе беспокойно взглянул на очаг, но не увидел ничего, кроме пляшущего пламени. В доме теперь воцарилась полная тишина. Поэт продлил ее еще на несколько мгновений, а потом его голос смягчился.
— Давным-давно, на заре иных времен, — начал он, — Петрик вышел из леса. Он был высок…
Ни один звук не прерывал повествования, и поэт продолжал ткать свое волшебное полотно. Когда он стал рассказывать о том, как Петрик был предательски убит на Перевале Душ, слушатели просто впились в него глазами. Но история не завершилась, как обычно, крылатыми демонами, накинувшимися на тело героя. Душа Петрика, по словам Нуады, воспарила ввысь, чтобы продолжить свою битву в небесах. Меч его преобразился в лунный луч, глаза — в две сияющие звезды. Когда поэт наконец умолк, в горнице загремели оглушительные рукоплескания.
Еще час Нуада рассказывал о героях древности, завершив свою речь сказанием о рыцарях Габалы, ушедших, чтобы сразиться с силами зла. Угрюмое пренебрежение Лло Гифса, помимо его воли, растворилось в красноречии поэта, и он захлопал в ладоши наряду со всеми остальными.
Хозяин поднес Нуаде кружку эля. Поэт осушил ее до дна, а затем водрузил на столешницу стул и сел на него, ожидая вопросов.
Вопросы не замедлили явиться, и Нуада стал рассказывать о гонениях в столице, о травле номадских купцов, о росте цен и нехватке продовольствия на севере, о больших скачках и огромном сером жеребце улане, обогнавшем лучших скакунов королевства.
Рассказав все новости, он слез со стола и подошел к Лло Гифсу.
— У тебя талант, — сказал тот. — Но был ли Петрик здесь на самом деле?
— Раз ты почувствовал его присутствие, значит, был, — улыбнулся Нуада.
— Как получилось, что такой мастер, как ты, оказался в подобном месте? Ты давно должен был разбогатеть и жить во дворце.
Нуада весело прищурил свои лиловые глаза.
— Я действительно жил во дворце и ел на золоте. Такие рубашки, что на мне сейчас, я носил только один день, а потом отдавал рабам либо просто сжигал.