- Успокойтесь, монсеньор, вы говорите в порыве гнева и после, может быть, станете раскаиваться в своих словах.
- Я? Раскаиваться? - с горьким смехом ответил Оливье.- Ты не знаешь, как я ненавижу этого человека! Послушай, дитя мое, твои таинственные исчезновения обратили на себя внимание окружающих, тебя подозревают, но я верю тебе по-прежнему.
- Меня подозревают, монсеньор? - сказал, слегка побледнев, паж.
- Из зависти, может быть,- прибавил граф.
- Монсеньор, клянусь, я оправдаю ваше доверие.
- Верю тебе и докажу это. Тебе удалось сегодня ночью войти в Монтобан; ты можешь и уйти, когда захочешь?
- Конечно, монсеньор, я ведь проворен и ловок.
- Так ступай в королевский лагерь, попроси провести тебя к коннетаблю и отдай ему письмо, которое я сейчас напишу.
Мальчик покачал головой.
- Меня могут убить и взять письмо, как вы сейчас видели, поверьте мне, монсеньор, лучше не пишите.
Граф пристально посмотрел на него и протянул ему руку.
- Спасибо, Клод; теперь я вижу, что ты мне предан.
Паж поцеловал руку.
- Но мне трудно устроить то, чего бы я хотел,- прибавил Оливье.
- Напротив, монсеньор,- очень легко. Если угодно, я вам помогу.
- Как же ты это сделаешь?
- Очень просто. Я ведь не более как паж, незначительный мальчик, которого всегда можно в чем угодно обвинить; у меня все пороки пажа: я люблю выпить, подраться, даже своровать. Вот, например, вы забыли убрать эту дорогую ониксовую печать с вашим гербом; у меня сейчас же загорелись глаза; застегивая вам плащ, я тихонько взял ее и спрятал в карман.
Паж подтверждал на деле то, что говорил.
- Что же дальше? - спросил, невольно улыбнувшись, граф.
- Вместо того чтобы сбыть ее жиду,- продолжал мальчик,- я отправляюсь в королевский лагерь, являюсь к коннетаблю и говорю: «Господин граф дю Люк де Мовер, мой господин, очень раскаивается в том, что восставал против его величества. Через три дня герцог де Роган инкогнито пройдет в Монтобан. Господин граф схватит его, овладеет Сент-Антоненскими воротами и введет туда войско, которое вам угодно будет послать к нему. Таким образом, он отдаст вам в руки главного вождя бунтовщиков и их первую крепость. В доказательство моих слов вот печать с гербом господина графа, которую он поручил мне передать вам». Завтра ночью я к вам возвращаюсь с ответом коннетабля, и так как в вашем распоряжении около четырехсот преданных вам человек, вы легко сдержите слово, данное господину де Люиню. Заметьте при этом, монсеньор, что в случае, если бы вы передумали,- прибавил с оттенком горечи Клод,- вы всегда можете сказать, что печать у вас украдена. Я при вас всего четыре месяца и ничем еще не доказал своей верности, подозрение падет, разумеется, на меня. Я признаюсь, меня приговорят к виселице. Вы дадите меня повесить или простите - как угодно.
- Ты никогда не лишишься моего покровительства, дитя мое,- отвечал граф, дружески положив ему руку на плечо.- Я богат; если нужно будет, я отдам тебе половину моего состояния, но помни, что прежде всего я хочу отомстить.
- И отомстите, монсеньор. Так даете мне полную свободу действовать?
- Полную.
- Положитесь же на меня и не обращайте внимания на то, что я буду делать. До свидания, монсеньор! Вы скоро получите от меня известие.
Еще раз поцеловав руку своего господина, Обрио поспешно вышел.
- О, это письмо! - прошептал граф.- Буду постоянно носить его при себе, чтобы помнить оскорбление, если у меня не хватит духу! Ну,- горько прибавил он,- пойду теперь засвидетельствовать свое почтение герцогу де Лафорсу.
Едва он успел выйти, как из-за драпировки уборной высунулось хитрое лицо капитана.
- Согвiеих! - сказал он, покручивая усы.- Долго пришлось постоять, но я не жалею! Эта тварь ядовитее, чем я думал. Тысяча чертей! Это не сатана, а мадемуазель де Сент-Ирем в новом виде. Хе, хе! Какая мысль у меня промелькнула!… Пойду к Макромбишу и Бонкорбо!.Честные путешественники теперь, наверное, вернулись. И капитан величественно вышел из спальни графа.
XX МАСКИ СОРВАНЫ
Два дня капитан Ватан почти не показывался. Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе исчезли совершенно. На второй день капитан таинственно явился в отель де Рогана и долго говорил с графиней дю Люк.
О чем они говорили - так и осталось неизвестным. Вернувшись домой, капитан узнал, что Клод Обрио довольно долго пробыл, запершись со своим господином, и затем опять ушел из отеля.
Но, казалось бы, это не беспокоило капитана. Кроме того, солдаты и бездельники Клер-де-Люня исчезли без всякого следа, и все самые храбрые, самые лучшие, наконец, и Клер-де-Люнь, и Дубль-Эпе пропали.
А между тем служба в Монтобане в это время была нетяжелая, солдат хорошо кормили, и делать им было почти нечего.
Странно, что ни граф д’Орваль, ни герцог де Лафорс не тревожились этим. Граф дю Люк тоже как-то странно держал себя; он, казалось, ничего не видел и не слышал, и даже иногда не отвечал на поклоны.
Часто он целыми часами простаивал перед окнами графини дю Люк, не спуская с них глаз и тяжело вздыхая; когда там все темнело, Оливье задумчиво уходил.
Через три дня после описанного нами разговора графа со своим пажом, в осаждающей армии заметили необыкновенное движение; там, видимо, готовились энергично возобновить неприятельские действия, однако решительного ничего не начинали, только канонада да караулы немножко усилились.
Целый день прошел в постоянном ожидании атаки. Наступила ночь, а с нею увеличилось и беспокойство жителей Монтобана.
Соборный колокол пробил девять. Вся вооруженная масса вдруг как-то дрогнула, точно от электрического удара, и опять все смолкло.
У Сент-Антоненских ворот прохаживался взад и вперед молодой офицер, напевая веселую песенку и представляя собой резкую противоположность грустному настроению жителей Монтобана.
Это был Гастон де Леран. Для него не существовало ни осаждающих, ни осажденных, он думал только о том, что его милая невеста придет, как обещала, рассеять скуку бесконечных часов дежурства. Он не заметил, как на валу показался человек, пошел к бивуачному костру, вокруг которого грелись солдаты, но не сел между ними, а опустился поодаль на лафет пушки, куда не достигал свет.
Через несколько минут явился какой-то офицер с несколькими солдатами. Обменявшись паролем с караульным, он подошел к де Лерану и поклонился.
- Здравствуйте, граф! - сказал он.
- А, это вы, капитан Ватан! Здравствуйте, как поживаете?
- Недурно.
- В обход идете?
- Как видите… брр! Вот ночь-то, а?
- По-моему, отличная, капитан.
- Ну, да, вы ведь на седьмом небе, так вам конечно, хорошо. Скажите, пожалуйста, где граф дю Люк? Битых два часа ищу его и не могу найти. Это прескверно.
- Отчего?
- Так как мы одни, я вам могу сказать.
Капитан искоса хитро взглянул на сидевшего поодаль незнакомого человека.
- Скажите, капитан!
- В совете не совсем спокойны; кажется, чуют измену.
- Что вы?
- Да, говорят, сегодня ночью хотят открыть один из городских ворот войскам коннетабля.
- Черт возьми! Да неужели это серьезно, капитан?
- Очень серьезно. Прибавляют даже, что именно те ворота откроют, у которых вы дежурите.
- Нет, кроме шуток, капитан! Ведь это прескверно.
- Да уж я тут не виноват.
- Конечно, но эти болваны могли бы выбрать другие ворота, а я именно…
- Что вы именно?
- Ничего, ничего… Так. Но при чем же тут граф дю Люк?
- Да ведь он командует нашими отрядами.
- А! Так желаю вам отыскать его, капитан.
Они простились, и капитан ушел. Когда он проходил мимо незнакомца, сидевшего на лафете, тот встал и поспешно пошел к нему навстречу.
- А! Это вы, Оливье! - сказал капитан своим обычным насмешливым тоном.
- Я, мой друг; по некоторым причинам, которые объясню вам после, я хочу остаться здесь всю ночь; замените, пожалуйста, меня при отрядах.