— А ты — на это седло, — сказал Майлз. — Разрази меня гром, теперь это уже крысиное гнездо!
Копаясь в хламе, они чихали и кашляли в облаках поднятой пыли. То и дело вспугивали какую-нибудь огромную крысу, которая, пометавшись по полу, неожиданно пропадала в невидимой дыре.
— Пошли, — сказал наконец Майлз, стряхивая пыль со своей куртки, — если застрянем здесь, ничего больше не увидим, солнце уже садится.
Ещё один сводчатый проход вел наверх, каменные ступени освещались через узкие бойницы в мощных стенах. Над комнатой, которую они только что покинули, оказалась другая, точно такая же, но с дубовым полом, который покоробился и местами прогнил, открывая взору лежащие под ним балки. Здесь царила гулкая пустота, даже крыс не было видно. Выше находилась ещё одна комната, над ней — другая, все проходы и лестницы, соединявшие ярусы башни, были вырублены в стенах не менее пятнадцати футов толщиной.
Наконец они приблизились к прямой лестнице, ведущей вверх к закрытой двери, из-за которой пробивались лучи солнца, и слышался необычный шум — мягкий шелест и мелодичное воркование. Мальчики нажали плечами на запертую дверь, замок сломался, и они чуть не ослепли от разлива яркого света. Вокруг оглушительно захлопали крылья, и туча потревоженных голубей поднялась в небо.
Юноши присели, изумленно озираясь вокруг. Казалось, они попали в увитую зеленью поднебесную беседку. Это был самый верхний ярус башни, крыша которой прогнила и осыпалась, оставив открытую площадку, лишь кое-где сохранились балки с остатками кровли, служившие нашестом для голубиных гнёзд. Над всем этим нависал зеленый полог разросшегося плюща, а сквозь просветы в нём били горячие лучи солнца.
— Вот это да! — сказал наконец Гаскойн, нарушая молчание.
— В жизни такого не видел, — согласился Майлз. — А вот вход в ещё одну комнату. Заглянем?
Пройдя под аркой, они обнаружили красивую домовую часовенку со сводчатым потолком, футов восемнадцати длиной и двенадцати — пятнадцати шириной. Она венчала собой вершину мощного контрфорса, рельефного выступа стены. Здесь был ряд округлых окон, которые они заприметили, ещё стоя внизу. Стоило раздвинуть зелёный занавес плюща и можно было любоваться чудесным видом.
Весь замок лежал перед ними, как на ладони, и далеко внизу виднелись крохотные фигурки людей, занятых своей повседневной работой. Они видели спину садовника, копошащегося в цветнике, мальчиков с конюшни, прогуливавших лошадей, стайку девушек, подбрасывающих в саду волан деревянными ракетками, группу джентльменов, расхаживающих взад и вперёд перед домом графа. Они могли разглядеть снующих по двору слуг, двух маленьких поварят, которые дрались на кулачках, и девушку с кухни, стоявшую в дверях и запустившую гребень в свои нечесанные волосы.
Это было похоже на кукольное представление, где каждый, сам того не подозревая, играл свою роль в пьесе. Прохладный ветерок, пробив шуршащую листву, немного остудил щеки подростков, ещё не успевших отдохнуть после подъёма по крутым лестницам.
— Пусть это будет нашим соколиным гнездом, — сказал Гаскойн, — мы будем соколами, которые здесь живут.
Так это место получило своё название.
На следующий день Майлз упросил оружейника сделать несколько больших крючьев, которые он и Гаскойн забили в швы кладки, обеспечив себе сравнительно безопасный путь к нижнему окну в стене.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Своё потайное убежище друзья держали в строгом секрете, они частенько поднимались в старую башню, чтобы покопаться в диковинном хламе нижней комнаты или просто посидеть после обеда на обдуваемой ветерком верхней площадке. И в эти минуты, находясь в пропахшем древностью уединении, как бы возвышающим их над будничной суетой, они говорили о многих вещах, которые ещё не успели поведать друг другу. Они мечтали вслух, грезили приключениями и подвигами, словом, бросали на ветер зерна, хотя некоторым из них суждено было упасть на благодатную почву и со временем дать свои всходы.
В этих задушевных беседах Майлз заражал своей верой и твердостью более мягкую и не столь решительную натуру Гаскойна и в то же время невольно перенимал благородные манеры и познания, почерпнутые Гаскойном во время службы пажом при графине и её фрейлинах.
И вообще их дружеское общение заметно обогащало обоих.
Майлз мог похвастаться кое-какой латинской премудростью и книжной образованностью благодаря отцу Эдуарду, давшему ему в руки «Gesta Romanorum»[7] и старинные хроники из монастырской библиотеки, и Гаскойн никогда не уставал слушать сюжеты, которые его друг нашёл в старинных латинских манускриптах.