Граф стоял, гневно сверкая глазами из-под своих кустистых бровей, пока девушки не скрылись из виду, поднявшись на террасу и исчезнув в глубине покоев.
Майлз слышал, как их шаги становились всё глуше и глуше, но не поднимал глаз. На земле у его ног лежали четыре веточки, и он заметил, что они образуют квадрат, который стал бы совсем правильным, если бы он подвинул одну из них носком башмака, а потом ему показалось странным, что он думает о таких глупых вещах в столь страшный момент.
Он чувствовал, что граф мрачно смотрит на него, и не знал, как ему быть. Внезапно лорд Хаус произнёс:
— Что ты можешь сказать?
Тогда Майлз поднял глаза, и граф сурово усмехнулся, оглядывая свою жертву.
— Мне нечего сказать, — ответил он сдавленным голосом.
— Ты разве не слышал, что сейчас заявила моя дочь? — спросил граф. — Она сказала, что ты пришёл не по своей воле. Это правда, молокосос?
Майлз колебался, его горло стало сухим и шершавым.
— Нет, — вымолвил он наконец, — она оговорила себя. Впервые я попал сюда без их ведома. Я случайно упал с дерева, когда искал мяч, потом я спросил у молодых леди, могу ли я снова прийти сюда, я сам просил их об этом. Но что до леди Энн — нет, не по её воле я приходил в сад.
У графа заклокотало в горле.
— И как часто ты здесь бывал? — спросил он наконец.
— Семь раз, — немного подумав, ответил он.
Последовала ещё минута безмолвия, и Майлз начал думать, что, может быть, всё ещё закончится хорошо. Но граф тут же разбил эту надежду.
— Ты хорошо знаешь, — сказал он, — что никому не разрешено появляться здесь. Ты хорошо знаешь, что уже двое мужчин были наказаны за то, что сделал ты, и однако же, пришёл сюда. Теперь ты знаешь, как будешь наказан?
Майлз нервно сунул пальцы в просветы дубовых перил, как бы ища опоры.
— Может быть, вы убьёте меня, — произнёс он наконец глухим неровным голосом.
Граф мрачно улыбнулся.
— Нет, — сказал он, — я не убью тебя, так как ты благородной крови. Но что ты скажешь, если я велю отрезать тебе уши или прикажу выпороть плетью на большом дворе?
От такого унижения у Майлза вскипела кровь, и он уже не прятал глаз.
— Нет, — сказал он с отвагой, удивившей его самого, — вы не поступите со мной столь неблагородно. Я ровня вам, сэр, по крови, поэтому вы можете убить меня, но не имеете права позорить!
Лорд Хаус отвесил ему нарочито манерный поклон.
— Бог мой! — воскликнул он. — Я-то думал, что поймал нашкодившего сорванца из числа своих недотёп-оруженосцев, но, видно, мне приходится иметь дело с блистательным молодым лордом или даже с принцем крови. Тогда нижайше прошу прощения, если был недостаточно почтителен с вами.
Майлз почувствовал, что гнев окончательно развязывает ему язык.
— Нет, — твердо сказал он. — Я не лорд и не принц, но я ровня вам. Или я не сын вашего товарища по оружию и вашего родственника, лорда Фолворта, который, как вам известно, несправедливо осужден, унижен и доведен до бедноты? — выкрикнул он, оскалив зубы, так как мысль о семейном горе ещё сильнее подхлестнула его. — Но я бы предпочел быть им, а не вами, хоть он и в беде…
Все же у Майлза хватило ума остановиться на этих словах… Граф, крепко сжав за спиной трость и слегка нагнув голову, пристально смотрел на юношу из-под своих кустистых бровей.
— Ну, — сказал он, — теперь ты зашёл слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Говори, что начал, до конца. Почему ты не хочешь быть на моем месте?
Майлз не ответил.
— Ты закончишь свою речь или трусливо отмолчишься? Твой отец в беде, а что ты скажешь про меня?
Майлз сделал над собой усилие и выпалил:
— Вы покрыты позором.
Последовало долгое молчание.
— Майлз Фолворт, — заговорил наконец граф, — ты самый глупый из всех дерзких, сумасшедших, безмозглых дураков. Как ты смеешь говорить мне такие слова? Ты не понимаешь, какое навлекаешь на себя наказание?
— Да! — крикнул Майлз в отчаянии. — Но что ещё я мог сделать? Не произнеси я этих слов, вы назвали бы меня трусом, а я не трус.
— Боже мой! — воскликнул граф. — Не могу тебе не поверить. Ты самый дерзкий и нахальный негодяй на всем белом свете! Ты говоришь, я не думал о своем старом товарище. Я докажу тебе, что это ложь. Я стерплю твою глупую дерзость ради твоего отца и ради него прощу твоё появление здесь, чего не спустил бы никому. А теперь уходи и чтоб духу твоего здесь больше не было, там, сзади — калитка, ты, наверное, знаешь. Хотя постой! Как ты попал сюда?
Майлз рассказал о костылях, забитых в стену, граф слушал его, ожесточенно теребя бороду. Когда юноша замолчал, тот вперил в него пристальный взгляд.