Майлз почти достиг шестнадцатилетнего возраста. Это был крепкий, загорелый юноша с вьющимися волосами. Глаза его смотрели открыто и весело, но черты лица, особенно подбородок, несли отпечаток твердой и благородной чеканки, что свидетельствовало о непреклонной воле. А развернутые плечи и сильная широкая грудь еще более усиливали это впечатление. В день своего шестнадцатилетия по дороге из монастырской школы он встретил старика Боумэна.
— Мистер Майлз, — с дрожью в голосе окликнул его старик, — мистер Майлз, твой отец хочет видеть тебя в своем покое, он просил, чтобы ты без промедления шел к нему. О, Майлз, боюсь, что завтра утром тебе придется покинуть дом.
Майлз встал, как вкопанный.
— Покинуть дом?
— Да, — подтвердил Боумэн, — должно быть, тебя ждет служба в каком-нибудь большом замке. Ты станешь пажом. Почему бы и нет? А потом и джентльменом при особе какого-нибудь важного лорда…
— Что ты мелешь? Какой замок, какой джентльмен при особе?.. Ты, верно, шутишь?
— Нет, не шучу. Ступай к отцу и сам все узнаешь. Я только сказал, что завтра ты, похоже, покинешь нас.
Увы, старик действительно не шутил. В доме Майлза ждал разговор с отцом в присутствии матери и его преподобия.
— Нынче утром мы втроем держали совет, — сказал отец, — и пришли к согласному решению, что пора тебе покинуть наш бедный дом. Упустишь время и уже навсегда осядешь здесь. Завтра я дам тебе письмо к моему родственнику, графу Хаусу. Он сейчас в силе, а я уже стал грустным преданием. Когда-то мы поклялись друг другу в дружбе до гробовой доски. Я знаю его как человека чести и слова и надеюсь, он поможет тебе встать на ноги. Так что завтра же отправляйся с Боумэном в замок Дельвен, передашь там мое письмо. А пока собирай в дорогу вещи да скажи Боумэну, чтобы он тем временем подковал в деревне серую лошадь.
После этих слов стоявший у окна отец Эдуард повернулся к Майлзу и сказал:
— Тебе не обойтись без денег, сын мой. Я дам тебе взаймы сорок шиллингов. Вернешь, когда сумеешь. В том мире, где тебе предстоит жить, без денег не ступить и шагу. Твой отец вручит их тебе завтра перед отъездом.
Если лорда Фолворта укрепляла мрачная сила мужества, то бедная мать, казалось, теряла всякую опору и надежду. Только она и сын ее знают, сколько было пролито слез и сказано слов любви в час горестного прощания.
Рано поутру двое путников покинули Кросби-Холл, и первые лучи зари зажигали в сердце Майлза надежду на грядущие удачи в большом незнакомом мире.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Каким бы грандиозным ни представлялся Майлзу запечатленный детской памятью замок Фолворт, он не мог сравниться с громадой Дельвена, представшей перед путниками, когда они подъезжали к нему по мосту из каменных глыб. Взгляд упирался в древние стены, рядом с которыми мелким кустарником казались самые высокие деревья. А над стенами возвышалась ломаная линия крыш со множеством башенок и дымоходов. Можно было подумать, что крепостные стены заключают в себе целый город.
Замок стоял на пологой возвышенности, обнесенной наружной стеной. С трех сторон его петлей охватывала река, а с четвертой он был защищен рвом почти столь же широким, как и река, из которой в него поступала вода. Теперь дорога шла вдоль этого рва. И под звук копыт, гулко отражаемый гладкими стенами, Майлз завороженно тянулся взглядом ввысь, дивясь мощи и величию древней крепости. В тех воздушных замках, что рисовал он в своем воображении, хозяин неизменно принимал его как сына своего боевого друга и соратника, встречая с такой же деревенской теплотой, какая была самим естеством жизни в Кросби-Холле. Но сейчас, снизу вверх глядя на эту громаду и ощущая собственную незначительность, Майлз остро почувствовал весь ужас бесприютного существования, и сердце юноши сжалось, когда в памяти мелькнули картины его прежней жизни.