Майлз вышел на воздух, еще не оправившись от потрясения. Он огляделся вокруг, но Гаскойна не было видно. Он не сказал ни слова в ответ на шквал вопросов, который обрушили на него его товарищи-оруженосцы, и быстро пошел прочь. Он едва осознавал, куда идет, но наконец оказался на пожелтевшей лужайке за конюшней. Это был довольно укромный уголок. Он огляделся — поблизости ни души, и Майлз растянулся на траве, спрятав лицо в ладонях. Он лежал, утратив всякое чувство времени, и вдруг кто-то прикоснулся к его плечу. Майлз резко поднял голову. Это был Гаскойн.
— Что происходит, Майлз? — с тревогой спросил друг. — Все только о тебе и говорят.
— О, Френсис! Меня посвятят в рыцари… Сам король согласился сделать это… и я… должен буду сражаться с господином де ля Монтенем.
Он протянул руку, и Гаскойн пожал ее. Некоторое время они стояли молча. Но Гаскойну не терпелось высказаться.
— Тебя ждет большое будущее, Майлз, — сказал он. — Я всегда это знал. И вот время пришло. Да, ты будешь великим и будешь жить при дворе среди высокородных господ, а может быть, и при королевском дворе. Видно, нам суждено навсегда расстаться, скоро ты забудешь меня.
— Нет, Френсис, никогда я тебя не забуду! — ответил Майлз, сжимая руку своего друга. — Я всегда буду любить тебя больше, чем кого бы то ни было, кроме своей матери и отца.
Гаскойн покачал головой и отвел глаза, пытаясь проглотить застрявший в горле ком. И вдруг с надеждой в глазах повернулся к Майлзу.
— Ты выполнишь мою единственную просьбу?
— Разумеется, — ответил Майлз. — Но какую?
— Возьми меня в свои оруженосцы.
— Нет, — сказал Майлз. — Как ты можешь служить оруженосцем? Ты сам в скором времени станешь рыцарем, Френсис. И как вообще это могло прийти тебе в голову?
— Очень просто, — ответил Гаскойн с коротким смешком, — уж лучше быть оруженосцем в твоей компании, чем рыцарем в своей собственной.
Майлз обнял своего друга и поцеловал его в щеку.
— Ты получишь то, что пожелал, — сказал он. — Но в любом звании ты всегда будешь моим настоящим другом.
После этого они рука об руку медленно направились в замок.
В назначенный час Майлз вошел в апартаменты лорда Джорджа, и покровитель предложил ему примерить наряд, соответствующий предстоящей церемонии — в отороченную мехом куртку из зеленого бархата с золотым шитьем, черную бархатную шапку, свернутую в виде тюрбана и украшенную спереди драгоценным камнем, малиновое трико и пару черных бархатных туфель с золотой канвой. Майлз никогда в жизни не надевал такой великолепной одежды, однако почувствовал, что она очень ему к лицу.
— Сэр, — сказал он, оглядев себя сверху до низу, — но ведь я не имею права носить такую одежду.
В те дни существовал закон, известный под названием закона о расходах, который строго регламентировал степень скромности или богатства гардероба в зависимости от общественного положения его владельца. Майлз знал, что ему не по чину все это — бархат, малиновые цвета, меховая, золотая или серебряная отделка. Однако столь торжественная церемония, как представление королю, временно отменяет действие закона, как объяснил лорд Джордж. Положив руки на плечи юноше, так и сяк поворачивая его, он добавил:
— Уверяю тебя, Майлз, ты самый сильный и красивый молодой мужчина, которого я когда-либо видел.
— Вы очень добры ко мне, сэр.
Лорд Джордж рассмеялся и потрепал его по плечу.
Было около трех часов, когда маленький Эдмонт де Монтефорт, любимый паж лорда Хауса, пришел с известием, что король направляется в графский сад.
— Идем, Майлз, — сказал лорд Джордж.
И Майлз с замиранием сердца поднялся со скамьи.
При входе в сад стояли на посту два джентльмена, которые приветствовали лорда Джорджа и беспрепятственно пропустили его вместе с его протеже. У самых ворот сэр Джордж на мгновение задержался.
— Майлз, — тихо сказал он, — ты умный и сметливый юноша. Ради своего отца будь сегодня осторожен и осмотрителен. Не называй его имени и не проговорись, что ты его сын.
Любой молодой человек, даже более искушенный в придворной жизни, чем Майлз, вероятно, не избежал бы чувства неловкости и подавленности, какие испытывал старший бакалавр перед свиданием с королем Англии. У Майлза рябило в глазах, когда лорд Джордж подвел его к какой-то фигуре, стоявшей чуть в стороне от хозяина Дельвена и графа де Вермуа. Майлз понял, что предстал перед королем, и у него хватило самообладания церемонно преклонить колени. Он не мог видеть себя со стороны, но его простодушная застенчивость только украшала его. Он не был неловок, его здоровое тренированное тело сообщало движениям подкупающую чуть грубоватую грацию. Кроме того, присутствие столь доброжелательного покровителя, как лорд Джордж, придавало уверенности. Скромность и сила, запечатленные в чертах юного лица, не могли не вызвать симпатии короля. Генрих с искренней приязнью улыбнулся ему и протянул руку для поцелуя. А затем, сжав крепкую смуглую ладонь молодого воина, заставил его подняться.