Как только Хаус выполнил свою миссию, король дал вторую шпору графу де Вермуа, который с той же церемонностью прикрепил шпору ко второй ноге Майлза.
Последовала пауза, во время которой никто не смел шевельнуться, и тут король медленно поднялся и начал не спеша разворачивать пояс, обвернутый вокруг ножен меча. Затем оба графа подошли к Майлзу и, взяв его под руки, повели вверх по ступеням помоста к площадке перед троном. Подведя его к королю, они спустились вниз, а король нагнулся и застегнул пояс на талии Майлза, потом, снова выпрямившись, поднял руку и хлопнул его по плечу, громко воскликнув:
— Будь добрым рыцарем!
В ту же секунду зал взорвался шумом голосов и рукоплесканий. Король возложил обе руки на плечи Майлза и поцеловал его в правую щеку. Так закончилась эта церемония. Теперь Майлз был уже сэром Майлзом Фолвортом, рыцарем ордена Бани, милостью самого короля!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
По традиции церемония дарования рыцарского звания завершалась грандиозным празднеством в честь новоиспеченного рыцаря. Но на сей раз обошлось без такого празднества. Граф Хаус рассчитывал, что Майлз будет произведен в «рыцари Бани» со всеми подобающими обрядами и церемониями, что он произведет очень выгодное впечатление на короля, что, возможно, молодой человек удостоится таких почестей, которые сделают его равным любому, кто носит шпоры во всей Англии, и, наконец, что он сможет отпраздновать свой новый статус, сразившись с каким-нибудь прославленным рыцарем. Все эти желания осуществились во время визита короля в Дельвен.
Хоть граф и говорил Майлзу, что лучше бы подождать еще год, пока юноша не накопит побольше опыта и сил, но нельзя было упускать редкую возможность. Как бы Майлз ни был молод, ему придется испытать свою удачу в поединке с опытным противником. По замыслу графа король не должен был до поры знать жизненную историю Майлза. Хотя церемония требовала соблюдения каждой формальности, планы графа рухнули бы, если бы король преждевременно узнал, что Майлз — сын опального лорда Фолворта. Граф мог положиться на сообразительность и здравомыслие парня, но король уже намекал, что его имя он уже когда-то слышал, и любой опрометчивый ответ, любая оплошность юноши оживили бы кое-какие воспоминания. Этого никак нельзя было допускать, так как благодаря интригам того самого врага, о котором Майлз так много слышал и о котором в скором будущем ему предстояло услышать еще больше, король все еще таил горькую и злую неприязнь по отношению к отцу Майлза.
Графу не составило большого труда отвлечь внимание короля от мыслей о празднестве. Как раз в это время Генрих ломал голову над тем, какое по численности войско дать в помощь дофину, и главной целью визита в Дельвен было проведение с графом переговоров, касающихся этого вопроса. Королю не терпелось увидеть Майлза на предстоящем турнире, этим он, скорее всего, хотел отвлечь себя от других, сугубо государственных дел. Так что, хотя он и сделал несколько полупрозрачных намеков насчет пиршества, его легко удалось отговорить от проведения празднества. Граф убедил короля на следующее же утро обсудить вопрос о военной помощи дофину и призвать на эту встречу своих наиболее сильных и знатных вассалов. Другие доводы графа состояли в том, что король нуждается в часовом отдыхе, который его цирюльник-хирург прописал ему после обеда, что отец Томас наложил на Майлза небольшую епитимью, запрещавшую в первые три дня рыцарства есть мясное и сдобное и т. п. В общем, король поддался уговорам, и пир был отменен.
Следующим утром началась подготовка к турниру, и весь день рабочий люд, занятый в разных службах замка, готовил ристалище на большом дворе, на который, как уже говорилось, выходили окна главного дома. Окна нового жилища Майлза также смотрели на эту подготавливаемую сцену — до него доносился звук топоров и пил, он видел, как обойщики кроят и сшивают полосы ткани. Майлз и Гаскойн стояли на открытой галерее, по привычке положив руки друг другу на плечи, и у Майлза защемило на сердце, когда он вдруг особенно остро и живо осознал, что все эти приготовления ведутся для него, что на следующий день он с фатальной неумолимостью либо обретет славу, либо позор на глазах не только великих и малых обитателей замка, но и самого короля и его благородных спутников, знающих толк в рыцарской доблести. Только сейчас ему открылась эта устрашающая истина. Он глубоко вздохнул, словно желая снять тяжесть с сердца. Гаскойн резко повернул голову и посмотрел на своего друга, но не сказал ни слова. Ведь оба они думали об одном и том же.