Вот тут и Зэро вступил в бой. Вернее не в бой, а выполняя обязанности добивающего. С его роговой надглазницы сорвался зеленоватый, дымящийся луч и тремя импульсами перерезал все три тела пополам. Добил с первого раза. Контрольные «выстрелы» не понадобились.
В опять повисшей тишине Семен отчетливо ощутил, как трепещет тело его любимой, и услыхал сорвавшийся у нее с губ шепот:
– Мамочка! А мы на них летаем! И вокруг глаз им мех гладим! Они же могут нас как… – Она замолчала на полуслове, вся напряглась, перестала дрожать и уже деловым голосом сообщила: – Айн ранен! Надо ему помочь!
И в самом деле, то самое крыло, которым сайшьюн отбил шаровую молнию, висело чуть сбоку, не собираясь в общий веер, и подрагивало, словно в судороге. Еще и другим крыльям тем самым мешая собраться. Следовало отдать демонессе должное: она ни секунды не раздумывала, вымазывая на прозрачное, шершавое на ощупь крыло имеющиеся у них для обеих сторон банки противоожоговой мази. За пару минут потемневший до коричневого оттенка участок крыла оказался под слоем лекарства с каждой стороны. И почти сразу перестал дрожать. Все это время шмели-транспортники так и не вынимали свои жвала из эфирного слоя и не прекращали кормежки. Но почувствовав облегчение, Айн опять хрюкнул.
– О! Ты слышал? – обрадовалась Люссия. – Это он поблагодарил! – И бросилась к огромной морде поглаживать и приговаривать: – Ты такой умница! Такой смелый и ловкий! Просто молодец! – Совершенно позабыв, как совсем недавно испугалась немыслимой мощи этих созданий.
Загребной облегченно вздохнул, недоуменно пошевелил бровями, потому что хрюканье ему показалось чисто случайным, и вновь шагнул к парапету. Как ни странно, но желающих общаться с духами меньше не стало. Если не считать выбывших по причине проигрыша в борьбе за жизнь шести соперников. Вокруг их растерзанных останков и трупа несчастной лошади оставалось большое пустое пространство.
Теперь уже Загребной стал передавать свой голос одновременно и на демоническую сторону:
– Раз нам никто больше не мешает, то продолжим!
И довольно сжато повторил прежде сказанное. После кратко изложил суть и постулаты правления возродившейся империи Иллюзий. Пока он говорил, по улицам продолжал прибывать народ, но так и оставался на месте, лишь только до него доходила суть вещания с вершины мавзолея. Для них пришлось напоследок еще раз подвести итоги и закончить воззванием соблюдать порядок, укреплять дружбу между народами и прославлять себя наилучшими во всем мире специями. Кажется, последнее отступление понравилось подавляющему большинству присутствующих. Одобрительный гомон прошелестел по толпе, вернулся обратно, но после этого со стороны самой широкой улицы раздались выкрики в демоническом мире:
– Султан! Его величество султан Буион! Дорогу! Дорогу султану и его свите!
Вскоре и сам султан появился, хотя свиты той было кот наплакал: полтора десятка воинов да несколько разряженных как павлины придворных. Пока этот отряд неспешно продвигался сквозь толпу к мавзолею Гаррунди, с противоположной стороны площади послышались аналогичные крики, возвещающие о прибытия человеческого правителя. Только здесь прозвучало совершенно иное, хотя и до боли знакомое имя:
– Дорогу султану Михаилу Восьмому! Дорогу!
Тот свиту насобирал раза в три большую, хотя Семен решил дождаться опоздавшего совсем по иной причине: так и хотелось к правителю людей присмотреться, а еще лучше – побеседовать наедине. Как ни странно, но султан Михаил оказался ничем не примечательным обитателем сего государства. Разве что статью несколько выделялся, возвышаясь над остальными сопровождающими. Но тут просто и седло на лошади могли более высокое подложить.
Ни приветствовать султанов, ни тем более им кланяться посланники возродившейся империи не стали. Просто решили повторить уже сказанное. И не все, а самое основное. Каждый встал на свою сторону публики, поднял руки, но султан Буион вдруг неожиданно потребовал:
– Пусть говорит мужчина. Я его прекрасно вижу.
Раз он при этом и речь свою на сторону людей смог транслировать, то имел как минимум тринадцатый уровень. Что Загребного нисколько не удивило. Он только и сместился, чтобы его лучше видели с обеих сторон.