Все рандеву длилось не более трех-четырех минут. Фигура в светлом платье разомкнула объятия, и черный дым-туман вскоре вновь заполнил проем арки, скрыв ее из виду. Хегле, опустив голову на грудь, повернулся и пошел прочь, по направлению ко мне. Я не стал прятаться и вышел из своего укрытия, ожидая справедливых упреков в шпионаже, однако для парнишки, как оказалось, мое присутствие здесь не было столь уж неожиданным. Он поднял на меня глаза, тускло улыбнулся и спросил:
Видел?
Видел, ответил я просто, так как не знал, что еще сказать. – Это твоя мать?
Хегле кивнул.
На большее мы рассчитывать не можем. Ей нельзя жить в Графстве, и спасибо правительнице, что она вообще разрешает нам видеться.
Но почему? Почему твоя матушка не может быть рядом с тобой? Всему виной искаженное пространство?
И оно тоже. Но главным образом тот факт, что моя мать – преступница и не смеет надеяться на расположение Графа или Графини.
Я замер, ошеломленный.
Что ты имеешь в виду? Какое преступление она совершила?
Одно из самых страшных, непростительных… Но не будем об этом.
Мне было досадно, что приятель не посветил меня в подробности, но я постарался не подать виду, что обуреваем любопытством. В конце концов, когда-нибудь я все узнаю.
Хорошо, как скажешь. Ну, а где твой отец? Он-то может жить здесь?
Хегле нерадостно усмехнулся:
Отец-то мой и виной тому, что Графиня осерчала на меня. Он живет у моря и без конца пытается проникнуть сюда, выдумывая всевозможные каверзы и приемы. Графиня злится и отыгрывается на мне, ограничивая свидания с матерью. Впрочем, отца нельзя винить – ведь он просто не знает, какие трудности у меня из-за него возникают.
Тут уж я и вовсе не нашелся, что сказать. До чего странные законы в этом Графстве! Если это именно та страна, попасть в которую так мечтает мать Йонки, то она очень переоценивает здешние блага!
Слева от нас я заметил худого, сутулого бородача, который, понурив голову, также неспешно двигался в сторону города. Судя по его довольно потрепанному одеянию, он жил в одном из кварталов «попроще», хотя, если верить Хегле, в городе не существовало классового общества. Я подумал было, что старик тоже встречался с кем-то, кому нельзя появляться в Графстве, но мой спутник пояснил мне, что я ошибаюсь:
Нет-нет, этот не со свидания… Просто он совсем еще недавно в Графстве и ищет путей к морю, бедолага, несмотря на то что Граф принял его со всеми полагающимися почестями. Впрочем, поначалу многие не желают осознавать реальность. Помнишь твой недавний «забег» по окрестностям?
Я помнил. Между тем дорога, по которой шел старик, пересеклась с нашей, и мы пошли рядом. Оторвав голову от груди, он посмотрел на меня задумчивым взглядом и, ничего не сказав, отвернулся. Мне стало жаль его, грустного, и я отвернулся тоже. Где-то я уже видел эту всклокоченную бороду и длинные седые волосы, перетянутые сейчас ленточкой из блестящей ткани в знак подданства Графу.
Теперь, по прошествии стольких лет, я думаю, что город, где жил Хегле, не был таким уж скучным и невыносимым, как мне тогда показалось. С высоты моего возраста я совсем уж иначе оцениваю и размеренную жизнь тех улиц, и забавную чопорность некоторых горожан, и терпеливые попытки моего спутника примирить меня с новой ситуацией. Тем печальнее кажутся мне мое тогдашнее упрямство и нежелание окунуться в чудесную, неповторимую атмосферу тамошней жизни, лишившие меня возможности обогатить свой внутренний мир новыми, искренними переживаниями. Моей единственной целью тогда было выбраться оттуда, покинуть город, встретивший меня, как я полагал, не очень дружелюбно, и я, подобно охваченному блажью ребенку, упорно сопротивлялся реальности, за выдуманной обидой не замечая ее позитивных сторон.
Ориентироваться в городе было легко – кварталы его располагались вокруг возвышающегося в центре замка, откуда Граф и Графиня правили своей вотчиной. По какой бы тропе ты ни пошел, она, соединяясь с другими, словно притоки и реки, в конце концов выводила тебя на главную площадь, к самым воротам этого величественного строения, в котором мне предстояло сегодня пройти процедуру посвящения и стать полноправным жителем Графства. На все мои вопросы касательно этого мероприятия Хегле отвечал уклончиво, повторяя лишь, что разочарован приемом я не буду. Говоря о Графине, он почему-то всегда понижал голос и подпускал в него интонации глубочайшего поклонения и едва сдерживаемого восторга, из чего я заключил, что он, несмотря на опалу, преисполнен истинной любви к своей строгой госпоже. Ну, да это было его дело, я же не собирался поклоняться неизвестно кому, тем более персонажу, в котором я не без оснований подозревал персону шарлатанскую.