Сейчас, после очередного разговора со стадионом и звонка в Гамбург, он сидел в машине ещё до конца не понимая, в какой момент что-то надломилось в нём.
Он вдруг вспомнил, как однажды в Герате американцы загнали их небольшой отряд в ущелье и снайпера хладнокровно, днём и ночью, словно на полигоне, по одиночке расстреливали их в течение недели. Тогда в живых их осталось три человека. Они были самыми молодыми и только им удалось ночью подняться из ущелья по отвесной скале, до костей содрав кожу пальцев рук и ног. Это он запомнил на всю жизнь. Посмотрев на ладони, улыбнулся про себя. Раны на них уже давно зажили. Грязные и опухшие тогда, сейчас они выглядели вполне прилично. «Но, оказывается, не так мало нужно для того, чтобы от спокойствия и беззаботности перейти к ненависти и безрассудству. Нужно лишь двадцать лет твоей жизни. И сейчас я должен сделать выбор…» Сейчас в нём не было жалости к тем тысячам сытых, орущих и жующих, которые сидели там, на трибунах, не подозревая, что их жизни сейчас в его руках, но не было и той ненависти, с которой он прибыл сюда несколько недель назад. У него перед глазами были лица тех мальчишек, которых он привёз сюда и которые сидели сейчас за рычагами машин, готовые отправить в ад тысячи таких же, как они. Сегодня, на утренней молитве, они впервые посмотрели на него такими испуганными глазами, какими смотрят маленькие дети на своих родителей после первого шлепка, не понимая — за что.
До стадиона оставалось минут десять хода. Он решил вернуться к тому месту, где выбросил пульт, хотя не совсем понимал, зачем это ему. Каждая машина была заминирована отдельно и могла быть взорвана самостоятельно. Так решил он сам ещё в самом начале операции. Это было своего рода гарантией, если бы что-то случилось с ним. Но сейчас он сам подвёл себя к такому положению. Операция была почти завершена, но последний её аккорд мог прозвучать не в то время и не в том месте.
Он выехал на знакомый ему до мелочей проспект и прибавил скорость. Через три светофора можно было свернуть на боковую улицу и тихими переулками подъехать к тому месту, где в урне лежал пульт. Он не так долго колесил по городу и врядли кто-то за это время поинтересовался её содержимым.
Юзеф подъезжал ко второму светофору, когда внезапно слева выехала полицейская машина и повернула поток, в котором он ехал, в боковую улицу. Он последовал следом за всеми. Но на ближайшем перекрёстке очередная машина развернула их в перпендикулярном направлении. Несколько машин прижалось к обочине, их водители вышли на дорогу и направились к стоящему неподалёку полицейскому. По их лицам и жестам Юзеф понял, что они должны были проехать на стадион или мимо него, но их не пускают. Он сбросил скорость и перестроился в соседний ряд, чтобы услышать, что скажет полицейский, но уловил только последнюю фразу — «… просим извинения за временное неудобство». Сзади мигнули фары, и он прибавил скорость.
Проехав почти весь проспект, он вдруг заметил некоторую странность — на всём его пути горел разрешающий сигнал светофора. Можно было свернуть вправо и по параллельному проспекту вернуться назад, но когда он захотел сделать это, то сразу же уткнулся в полицейский мотоцикл. Проезд был перекрыт. Он сдал назад и влился в правый ряд, чтобы свернуть уже на следующем перекрёстке, но, подъезжая к нему, Юзеф заметил стоявшего на повороте полицейского. Тот показывал, что проезд и в этот переулок закрыт. Юзеф посмотрел в зеркало заднего вида. За ним, через две машины, в левом ряду, двигался полицейский джип. Неприятный холодок пробежал по спине. Он знал, что полиция почти никогда не ездит в таких машинах. Они предназначены только для спецназа в чрезвычайных ситуациях. «Сейчас проверим, — он свернул на стоянку к супермаркету. — Если следят за мной, то должны притормозить». Его «Фольксваген» вкатился на стоянку и медленно поехал вдоль неё. Свободных мест было много, но машина, не останавливаясь, проезжала мимо них. Тем временем, не притормаживая, джип проехал мимо магазина и потерялся в потоке. «Надо успокоиться, — Юзеф посмотрел на часы. До конца матча оставалось пять минут. — Сейчас необходимо успеть выскочить за пределы города, иначе будет поздно. Пока будут разбираться, утром я уже должен быть в Гамбурге…. а там посмотрим».
Тёмно-синий «Фольксваген» медленно выехал со стоянки супермаркета на шоссе и, набирая скорость, встроился в плотный поток таких же, как он машин — синих и белых, чёрных и красных, ревущих и не очень. Почти одновременно, от тротуара напротив, отъехала серебристая «Ауди» и круто развернувшись через две сплошные полосы, устремилась вслед за ним.
Скорость стала успокаивать Юзефа, и сейчас он уже сожалел, что не может спокойно с кем нибудь поговорить. «Не надо было последний раз говорить со своего телефона. Сейчас мог бы позвонить в Гамбург и поболтать… — но вдруг что-то насторожило его в этом сиюминутном воспоминании. Мысли лихорадочно завертелись вокруг последнего звонка. — Я звонил в Гамбург со своего телефона…. если там что-то случилось, то у них в памяти остался мой номер. Значит, они могут выйти на меня и в Мюнхене…. а если ещё и здесь засекли, то только дурак не сможет сопоставить эти звонки… Кажется, я начинаю делать что-то не то….- он на секунду прикрыл глаза. — Аллах! Вразуми меня и дай мне надежду!»
Миновав кольцевую дорогу, он повернул вправо и, проехав несколько километров, притормозил у обочины. Вскоре дорога должна была расходиться и уже сейчас нужно было определиться, куда и по какой ехать, хотя выбор был только с направлением. Любое из них должно было, в конечном счете, привести его в Гамбург. Именно там ему должны были сделать новый паспорт и помочь выбраться из страны. Кроме номера телефона и имени человека, который должен был ответить на его звонок, ничего другого он не знал. И поэтому, когда на звонки дважды ответили, что номер заблокирован, это привело его в лёгкое замешательство. Мысли лихорадочно прокручивали всю цепочку действий, которые он должен был сделать на стадионе. «Машина, на которой он уже несколько часов кружил по огромному городу, была заминирована и подрыв её должен был послужить отвлекающим манёвром для полиции. Перед самым окончанием матча он должен был взорвать её на стоянке. Это на время отвлекло бы внимание полиции от стадиона и дало бы возможность его ребятам беспрепятственно подъехать к входам. Лишь после этого наступала последняя фаза переговоров и в случае её неудачи… К стадиону не прорвался, да и переговоры были им скомканы, так как не знал точно, что должен был требовать Хамади.
Ехать же дальше на этой машине было опасно. После взрывов полиция, скорее всего, заблокирует все трассы и начнёт проверку документов.»
Юзеф глубоко вздохнул и, сильно сжав ладонями руль, выпрямил руки, вдавив себя в спинку сидения. «Оставлю её в первом же городке и буду добираться поездом». Он взглянул на часы — десять минут назад должен был закончиться матч. Выйдя из машины, посмотрел назад. Город остался за холмом, и было видно только шпиль телевизионной вышки. Мимо него сплошным потоком в направлении города проносились машины. После выходных люди возвращались домой. Всё было буднично и привычно. Впереди, в лучах заходящего солнца, ярко зеленели поросшие лесом вершины гор. В нескольких десятках метров, на обочине, стоял указатель, на котором было написано название ближайшего населённого пункта и расстояние до него. Юзеф сел в машину и включил приёмник. Из динамиков полилась приятная восточная музыка. Вероятно, прежний хозяин машины всегда настраивался на эту волну и сейчас она напомнила о нём. Перед отлётом из Мюнхена он пригласил Рашида к себе домой. Детей и жены директора дома не было и они целый вечер просидели вдвоём, выпив не одну чашку чая. Сначала разговор не клеился. Они сидели друг против друга и молча маленькими глотками отпивали обжигающий напиток. Рашид иногда искоса бросал взгляд на стоявшие посередине комнаты уже упакованные чемоданы. Он чувствовал перед их хозяином некоторую неловкость. Ведь это он принёс в этот дом весть о том, что мирная жизнь его хозяев закончилась и им необходимо бросить его и уехать туда, откуда они приехали много лет назад. Уловив очередной взгляд не очень разговорчивого собеседника, директор поставил чашку на стол и чуть улыбнувшись в усы краешком рта, сказал — «Много лет назад я приехал в этот город с зашитыми карманами и пустым желудком. Всё, что у меня было до твоего приезда, я заработал своими руками. Но всю мою жизнь на мне висел долг, который я так и не смог отдать. Когда я уезжал сюда, один человек дал мне денег на билет, сказав при этом, чтобы я не торопился отдавать их, когда нибудь он сам напомнит об этом… Прошло очень много лет и он напомнил мне об этом через тебя… Я тогда был такой же молодой, как и ты… Я не знаю, что вы задумали, но сейчас другие времена. Я прожил здесь половину жизни, моя жена родила мне детей, а у вас там ничего не изменилось… Сейчас я проклинаю тот день и те руки, что дали мне эти деньги. Я чувствую, что вы приехали сюда с другими целями, но я вам не судья. На этой земле мы все равны перед Аллахом, а вот что будет там, — он поднял глаза вверх, — только ему и известно».