Госпиталь находился в здании бывшего университета. Его окружал большой и тенистый парк. Пройдя сквозь ажурные, кованые ворота, он свернул в боковую аллею. Здесь, на многочисленных скамейках сидели афганцы, кто в одиночку, кто целыми семьями. Все они приходили сюда или лечиться или к больным. Вход для военных был с другой стороны, и он охранялся.
Талгат не знал, где хирургическое отделение, он просто пошёл наугад к двухэтажному корпусу, сверкающему сквозь кроны деревьев стеклянной лентой сплошных окон. Народу на аллеях в этом месте почте не было и можно было спокойно предаваться своим размышлениям и мечтам. Заложив руки за спину, он медленно брёл вдоль аллеи, не поднимая головы. Эта привычка осталась у него с детства, когда он с родным дедом делал длинные переходы от города до кишлака, где проводил всё лето. Дед закладывал за спину палку, подсовывал её под локти и так шёл всё дорогу. Он говорил, что так не устаёт спина и не болят плечи.
Аллея свернула в сторону от корпуса. Талгат поднял голову. Прямо перед ним, метрах в десяти стояла скамейка, на которой сидели два человека — мужчина и женщина. Женщина сидела к нему спиной, и они о чём-то негромко разговаривали. Она была в белом, вероятно, это был медицинский халат. Мужчина сидел за ней и смотрел перед собой, вертя в руках сухую веточку. Они не видели и за разговором не слышали его. Талгат остановился и не знал, что делать. Идти вперёд — было как-то неудобно, может они специально искали уединения и его приход нарушит или разорвёт нить разговора, который они вели. Развернуться и идти назад, но они могли услышать хруст щебёнки под его ногами и тогда ситуация становилась ещё более глупой. Он чувствовал себя как нашкодивший мальчишка, случайно оказавшийся свидетелем чего-то такого, что не подлежало чужому созерцанию.
Внезапно женщина повернулась вполоборота. Он почувствовал, как в одно мгновение всё его тело покрывается испариной и ноги перестают слушаться. Перед ним сидела Наташа. Талгат, не поворачиваясь, сделал шаг назад. Под ногой предательски хрустнул камень. Она услышала этот звук и, что-то сказав мужчине, резко обернулась назад. Замешательство длилось несколько секунд.
— Талгат!? — почти вскрикнула она. Он уже не мог двигаться ни взад, ни вперёд. Сердце учащённо забилось и руки непроизвольно потянулись вперёд. Наташа соскочила со скамейки и бросилась к нему, но остановившись в двух шагах, неожиданно закрыла лицо руками. Сидевший с ней рядом мужчина встал и посмотрел вслед. Это был Павел.
Талгат сделал шаг вперёд и, оторвав её руки от лица, прижал их к своим щекам. Они были мокрые от слёз. Он ещё никогда не испытывал такого чувства нежности ни к кому и ни перед кем. Это было что-то новое и пока ещё не поддающееся разуму, состояние. Влажные от слёз глаза Наташи блестели от случайно прорвавшихся сквозь густую листву солнечных лучей и делали её ещё более беззащитной в его руках. Он нежно сдвинул её ладони к своим губам. Они пахли какими-то лекарствами, но даже и сейчас сквозь них прорывался тот, еле уловимый запах духов, который он помнил ещё с госпиталя Кандагара.
— Захаров знает, что ты здесь? — подойдя, спросил Павел и в упор посмотрел на Талгата. Тот покачал головой. Павел улыбнулся и, обняв их обоих, сказал. — Ну и правильно! Обойдёмся своими силами!
— Через три часа у меня встреча с ним. Мне он нужен очень срочно… Здесь я случайно.
Он заметил, как вспыхнули щёки Наташи, и она подалась назад. Талгат понял, что сказал что-то не то, но было уже поздно. Наташа, переводя взгляд с одного на другого, отступила на несколько шагов и что-то извиняющее прозвучало в её словах.
— Ой, ребята! Извините…. я совсем забыла. Мне надо в клинику! — и, повернувшись, быстрым шагом, почти бегом, направилась вдоль аллеи в сторону корпуса, сверкавшему в её конце стеклом и сталью. Талгат с Павлом переглянулись. Павел скорчил на лице презрительную мину, а затем покрутил пальцем у виска.
— Киргиз, ты и есть киргиз!
— Не киргиз я! Узбек! — резко и зло ответил Талгат и, отвернувшись, посмотрел вслед удаляющейся фигуры Наташи.
— А — а — а, один хрен! — Павел с досадой махнул рукой, а потом сильно толкнул его в сторону уходящей Наташи. — Беги!.. Чего стоишь! Она тут мне все уши прожужжала! Она же любит тебя!.. Осёл ты узбекский!
Талгат догнал её у дверей клиники.
— Наташа!.. — почти криком вырвалось у него. Она остановилась и замерла спиной к нему. Он встал перед ней, закрыв собой дверной проём. — Наташа…. я… не знаю…. как это вырвалось. Это неправда! Я хотел сказать…. что в Кабуле я случайно, а здесь… Я очень хотел видеть тебя!.. Я не знаю, как это сказать…, - стоявшие на ступеньках афганцы с удивлением наблюдали, как их соотечественник на чистом русском языке разговаривает с русской женщиной. Но он уже потерял контроль над собой. Они стояли друг против друга и не находили слов. Талгат пытался что-то разглядеть в её глазах, но видел лишь невысохшие полоски от слёз на её щеках. Ему вдруг захотелось прижать её к себе и поцелуями высушить остатки слез. Из этого оцепенения их вывел окрик.
— Наташа! Срочно в операционную! — в открытом окне второго этажа был виден профиль заведующего отделением.
Она вложила руку в его протянутые ладони и тихо сказала:
— Приходите вечером… Павел знает, где я живу.
Как и было договорено, Павел приехал на следующий день, но намного позже. Белая «Волга» бесшумно подкатила к высоким металлическим воротам и водитель дал три коротких сигнала. За воротами глухим, отрывистым лаем представила себя огромная кавказская овчарка. Через некоторое время ворота открылись и машина плавно вкатилась во двор. Когда Павел вышел из машины, Талгат уже закрыл ворота и направлялся к нему. Пёс, сначала испугавшись незнакомой машины, теперь злобно лаял на неё, припадая на передние лапы. Талгат махнул на него рукой.
— Замолчи, сказал! Свои!
Пёс недовольно помахал хвостом и стал обнюхивать машину.
Талгат с Павлом крепко обнялись и так стояли несколько секунд, похлопывая друг друга по спине.
— А ты всё в шпионы играешь? — Талгат помнил, что в азбуке Морзе три коротких сигнала обозначали букву «С», а фамилия Павла была Серебряков.
— А что остаётся на старости лет!? Только и играть! — улыбнулся в ответ Павел.
— Ладно, старичок! Пошли! Мы уж думали, что ты сегодня не приедешь… Что так опоздал? На тебя не похоже, командир!.. А машину, где взял? Регион-то смотрю наш…
— Вот из-за неё и задержался!.. Прилетел в аэропорт, а там встречают. Говорю водителю куда ехать, а он мне в ответ — приказано доставить в управление… Ну, и поехали… А что делать?… И как ты думаешь, кого я там встретил?
— Незнаю.
— Вот то-то и оно!.. Живёте, можно сказать, под одним одеялом, а не знаете, кто, чем дышит.
— Ну и кто это?
— Валька Соколов!
— Вот это да!.. Мы ведь тогда с тобой уехали, а он остался в Кабуле.
— Не остался, а оставили… Сейчас вот здесь — курирует Северный Кавказ.
— А ты разве этого не знал, что он здесь?… Ты же вроде, в «конторе» остался?
— Да, слышал!.. Только не думал, что здесь встретимся… Он ведь долгое время был там — за «бугром»: Пакистан, Иран и всё прочее… Ну, а я в основном на западном направлении… А потом…, ты ведь знаешь…. в последние годы что только не делали с нами — и делили, и умножали, и даже сдавали… Скоты!
— Да, знаю!.. Ладно! О делах потом, а то мясо протухнет!
— А машина эта, его — персональная… Так что ждёт он нас через пару дней!
— Мальчики! — раздался голос Наташи. — Сколько можно ждать!? — она шла к ним по дорожке. — Паша! Наконец-то! — Павел поцеловал протянутые к нему руки, а потом нежно притянул её к себе и обнял.
— Здравствуй, Наташа!.. Я так рад видеть тебя!
Время было далеко за полночь. В мангале уже дотлевали последние угольки, а разговорам, казалось, не будет конца. И выпито было уже не мало, но хмель почему-то не брал их в свои объятия. Они уже несколько раз пытались отправиться спать, но каждый раз «посошок» открывал им новые воспоминания и возвращал их назад. В уголках памяти отыскивались всё новые и новые эпизоды той жизни, когда приходилось ходить пешком, ездить на осликах и джипах, летать на «вертушках» между Исламабадом и Кабулом, Кандагаром и Салангом.