Шишков не был гением и не обладал почти никаким авторитетом. Ему мешали известная прямолинейность и ограниченность. И все же в его высказываниях много такого, что близко и Тургеневу и Глинке. В главной своей книге («Рассуждение о старом и новом слоге») он говорит интересные вещи: «Древний славенский язык, повелитель многих народов, есть корень и начало российского языка, который сам собою всегда изобилен был и богат, но еще более процвел и обогатился красотами, заимствованными от сродного ему эллинского языка[4], на коем витийствовали гремящие Гомеры, Пиндары, Демосфены, а потом Златоусты, Дамаскины и многие другие христианские проповедники. Кто бы подумал, что мы, оставя сие многими веками утвержденное основание языка своего, начали вновь созидать оный на скудном основании французского языка? Кому приходило в голову с плодоносной земли благоустроенный дом свой переносить на бесплодную болотистую землю?»
На Шишкова бросились так дружно, что книга его вскоре выпала из читательского обихода, будучи осмеянной и обруганной. О ней стали судить по критическим статьям, направленным против нее. Защитить Шишкова было некому. Дело в том, что среди арзамасцев были не только действительно крупные литераторы, как Жуковский, Вяземский, молодой Пушкин, но и весьма мало причастные к художественному творчеству чиновники, гордые своим «непогрешимым» вкусом, но далекие от объективности в критике, например — Вигель, Северин, Дашков, Блудов, Уваров (многие из них вскоре по выходе из «Арзамаса» стали задавать тон в реакционных правительственных сферах, в особенности такой идеолог монархизма, как Уваров).
Все положительное и намеренно не замеченное в то время необходимо разглядеть и переоценить.
Шишков предвидел, что его сочтут за упрямого архаиста: «Многие ныне… презирают славенский язык и думают, что они весьма разумно рассуждают, когда изо всей мочи кричат: неужли писать аще, точию, векую, уне, поне, распудить и проч.? Таких слов, которые обветшали уже и места их заступили другие, конечно, нет никакой нужды употреблять; но дело в том, что мы вместе с ними и от тех слов и речей отвыкаем, которые составляют силу и красоту языка нашего… Я не утверждаю, что должно писать точно славенским слогом, но говорю, что славенский язык есть корень и основание российского языка; он сообщает ему богатство, разум, силу, красоту».
А.С. Шишков был почетным членом Вольного общества любителей российской словесности и нередко присутствовал на его собраниях. Например, 28 февраля 1821 года он был там вместе с другими почетными членами — Н.С. Мордвиновым и Н.И. Тургеневым. В этот вечер Гнедич декламировал поэму Боратынского «Пиры».
Время показало, что Шишков был во многом прав, — нельзя было сбрасывать со счетов его рассуждений: вопрос о засорении русского языка (теперь уже как литературного, так и разговорного) в конце XX века встал с необычайной остротой.
Шишков одним из первых в то время по-настоящему оценил поэзию народную. Поэт Михаил Дмитриев отмечал в своих мемуарах (1869), что Шишков «силился обратить внимание словесников к простонародным русским песням, которые тогда были в пренебрежении». В. Стоюнин в биографии Шишкова (1880), сравнивая его с карамзинистами, приходит к выводу, что он «в одном пошел дальше своих противников: указывая на источники, по которым мы должны учиться русскому языку, он включает в число их русские песни, на которые в то время почти не обращали внимания».
В 1821 году выступил в Вольном обществе любителей российской словесности с речью «О назначении поэта» Н.И. Гнедич. «Писатель да любит более всего язык свой, — призывал он. — Могущественнейшая связь человеческих обществ, узел, который сопрягается с нашими нравами, с нашими обычаями, с нашими сладостнейшими воспоминаниями, есть язык отцов наших! И величайшее унижение народа есть то, когда язык его пренебрегают для языка чуждого. Да вопиет противу зла сего каждый ревнующий просвещению, да гремит неумолкно и поэзией и красноречием! Пусть он в желчь негодования омачивает перо и всем могуществом слова защищает язык свой, как свои права, законы, свободу, свое счастие, свою собственную славу».
Глинка выдвинул в Вольном обществе предложение о коллективном создании многотомного исторического повествования о Древней Руси, сочинении типа «Путешествия младшего Анахарсиса по Греции» француза Бартелеми (1716–1795), издававшегося Российской академией в 1800–1810 годы (последний том вышел в 1818 году.).
В романе Бартелеми юный скифский царь, будущий философ, путешествуя по Греции, знакомится со всеми сторонами ее жизни — государственным устройством, бытом и нравами, культурой. Эта книга, очень популярная в России как в переводе, так и на языке подлинника, была талантливой своего рода художественно-исторической энциклопедией. Занимательность изложения сочеталась в ней с глубокой научностью.