Глинка говорил на одном из заседаний Общества: «Великие деяния, рассеянные в летописях отечественных, блестят, как богатейшие восточные перлы или бразильские алмазы на дне глубоких морей… Стоит только собрать и сблизить их, чтоб составить для России ожерелье славы, которому подобное едва ли имели Греция и Рим. Древнейшие русские летописи, рассеянные по разным рукам, любопытнейшие грамоты и записи, погребенные в архивах древних городов и монастырей, старинные предания, песни, стихотворения русские — вот первые источники для исторического путешествия… Тогда увидим мы в сей любопытнейшей книге, как в очарованном зеркале, гражданские законы, воинское искусство, нравы, обычаи, одежду людей и слог — одежду мыслей их… Тогда, конечно, взыграет дух юного россиянина при воззрении на великие доблести и воинскую славу предков».
С 1818 года Глинка был фактически руководителем Вольного общества любителей российской словесности, он возглавлял его левое, сильнейшее крыло и упорно проводил патриотические декабристские идеи.
В 1820–1822 годах в общество пришли будущие декабристы А.А. и Н.А. Бестужевы и А.О. Корнилович. Среди членов общества уже были поэты Боратынский, Дельвиг, Плетнев, Измайлов, Остолопов, Григорьев, В. Туманский. 18 апреля 1821 года Дельвиг предложил принять в члены общества Рылеева. Рылеев прочел на заседании переведенную им с польского языка сатиру Ф.В. Булгарина (уже члена общества к тому времени) и был принят в члены-сотрудники. 2 мая он был приглашен для ознакомления с уставом общества, в связи с чем и расписался в особой книге.
Имя Булгарина, которое мы еще не раз назовем в этой книге, не должно резать ухо: до восстания 14 декабря 1825 года он еще не был осведомителем Третьего отделения.
Булгарин был близко знаком с многими будущими декабристами, в том числе с Рылеевым, с которым он учился в кадетском корпусе, хотя и вышел оттуда на несколько лет раньше. Он печатал стихотворения Рылеева в 20-х годах в своих журналах «Северный Архив» и «Литературные Листки», а Рылеев — прозу Булгарина в «Полярной Звезде». Бывало, они ссорились, и крепко. Но Рылеев ушел из жизни другом Булгарина, с верой в его порядочность. Какое же смятение он внес в душу Булгарина, отвернувшегося от своих друзей в тот роковой день!.. Вечером 14 декабря Рылеев вручил ему на хранение часть своего архива. Булгарин не передал его в Третье отделение — материалы эти были опубликованы в 1870-х годах в журнале «Русская Старина».
…Патриотическое просветительство, которым была пронизана деятельность общества, затронуло самые заветные струны души Рылеева.
Гражданственность — как категория поэтического, прекрасного, высокий пафос героического и свободолюбивого, поэзия гражданственного примера, — вот о чем стал все больше думать Рылеев.
«Великий гражданин, страстный патриот, защитник народных вольностей — вот герои, которые нужны сегодня русскому читателю», — думал он. Ровесник Рылеева историк Карлейль писал в очерке о Вольтере: «Не осмеянием и отрицанием, но более глубоким, серьезным создается что-нибудь великое для человечества».
Культ героев — творцов истории — вот что стало постепенно захватывать Рылеева. Он, впрочем, думал об этом еще смолоду. Он и сам, если можно так сказать, готовился в герои, к гибели за какое-нибудь правое дело ради Отечества.
В его черновиках стали появляться знаменательные наброски:
…Приветствую тебя, о елавная страна! Свободы колыбель, отечество Вадима! — это след замысла стихотворения о древней новгородской республике. …Они под звуком труб повиты, Концом копья воскормлены, — Луки натянуты, колчаны их открыты, Путь сведом ко врагам, мечи наточены. Как волки серые они по полю рыщут И — чести для себя, для князя славы ищут. Ничто им ужасы войны!«Слово о полку Игореве». Перевод строфы сделан Рылеевым не по подлиннику, а по изложению Карамзина в третьем томе его «Истории». К сожалению, из этой пробы не выросло рылеевского перевода «Слова». Другая проба — оставленное недоработанным стихотворение о молодом Державине (дума «Державин» появится в следующем году). Рылеев почувствовал, что он наконец подходит к чему-то очень существенному для него — к своей патриотической, вольнолюбивой поэзии.