Этому способствовало и общение его с людьми, с которыми он знакомится в это время.
Например, Александр Корнилович, который был утвержден действительным членом Вольного общества в одно время с Рылеевым. Это был будущий декабрист, товарищ Рылеева по Северному обществу.
Корнилович, украинец по происхождению, окончил в Москве муравьевскую школу колонновожатых, стал офицером Гвардейского генерального штаба и был откомандирован в распоряжение генерал-адъютанта Д.П. Бутурлина, официального военного историка, который направил его в петербургские архивы для сбора материалов. Корниловича увлекла эта работа. Он читал — на десяти языках — документы по истории России с заботой не столько о выписках для Бутурлина, сколько о накоплении собственного архива.
Вскоре он взялся за перо — стал писать статьи по истории России, документальную прозу об иностранцах, путешествовавших по Руси, о русском кораблестроении в XVII веке, о русских царях, временщиках. Создал ряд очерков о Петре I, которыми воспользовался позднее Пушкин во время работы над «Арапом Петра Великого» и «Полтавой».
Как историк, Корнилович нашел свою позицию, свою тему: он выделился среди историков, писавших о Петре I, самостоятельным истолкованием личности царя. Пример Петра доказывал возможность реформ социального порядка, проводимых сверху. Петр производил своего рода революцию в России.
Корнилович трудился очень много. Его писания, печатавшиеся в 1820-х годах в журналах и альманахах (в том числе в «Полярной Звезде»), читавшиеся им на заседаниях Вольного общества, всегда отличались новизной, значительностью содержания и увлекательностью изложения; он, как и Карамзин (конечно, в меньших масштабах, но с полным своеобразием материала и стиля), соединял науку с литературой, добиваясь этим не популяризации истории, а углубления представлений о ней.
Многие статьи Корниловича были запрещены цензурой, в частности, прочитанная в Вольном обществе и 1821 году статья «О жизни царевича Алексея Петровича», где будущий декабрист предпринял попытку оправдания Петра, — он сближал его с Люцием Брутом, героем античной древности, осудившим своих сыновей на смерть за измену республике.
В 1823 году Корнилович напишет «Жизнеописание Мазепы» — предисловие к поэме Рылеева «Войнаровский».
Итак, в 1821 году возникли те дружеские связи, о которых Рылеев мечтал. Он на «ты» с Глинкой, Бестужевыми, Корниловичем, Кюхельбекером, Сомовым, знаком с влиятельными журналистами Гречем и Воейковым, вместе издававшими в это время «Сына Отечества».
Рылеев служит в суде. Посещает заседания масонской ложи, Вольного общества любителей российской словесности. Бывает у Гнедича, к которому относится с почтительным восхищением и которому отдает на суд все свои новые стихи.
К этому времени прекратил свое существование декабристский Союз Благоденствия — решение о его роспуске было принято в январе 1821 года на Московском съезде. Почти сразу же возникло новое общество — Северное, в Петербурге. Прямой дорогой шел Рылеев на соединение с ним.
4
В конце мая 1821 года Рылеев уехал — до осени — в Подгорное, в Воронежскую губернию. С непривычки он устал от Петербурга, от всей этой интересной, но до крайности напряженной жизни:
…Едва заставу Петрограда Певец унылый миновал, Как разлилась в душе отрада, И я дышать свободней стал, Как будто вырвался из ада…В июне Рылеев провел некоторое время вместе с женой в Острогожске у городничего — брата Федора Глинки, Григория Николаевича, с которым он познакомился еще за два года до того. Это был просвещенный человек, жена его, как писал Рылеев друзьям, тоже «весьма любила литературу». Но там, в губернии и уездах, забыв на время о петербургском «аде», невольно попал он в другой, провинциальный ад, еще более свирепый.
Он писал Булгарину, имея в виду «род приказных», которых, как он сказал, бог, «карать не переставая» Россию, «повсюду расселил» вместо изгнанных татаро-монголов: «Ты, любезный друг, на себе испытал бессовестную алчность их в Петербурге; но в столицах приказные некоторым образом еще сносны… Если бы ты видел их в русских провинциях — это настоящие кровопийцы, и я уверен, что ни хищные татарские орды во время своих нашествий, ни твои давно просвещенные соотечественники в страшную годину междуцарствия не принесли России столько зла, как сие лютое отродие… В столицах берут только с того, кто имеет дело, здесь со всех… Предводители, судьи, заседатели, секретари и даже копиисты имеют постоянные доходы от своего грабежа, а исправники…»