Он загорится день — день торжества и казни…
…Все это монолог поэта декабря, и нет ничего удивительного, что будущие деятели декабря переписывали эти стихи и распространяли… Вяземский попадал своими инвективами в самые больные места современности».
Рылеев и Бестужев пытались привлечь Вяземского в Северное общество. Нет никаких данных к тому, чтобы считать их попытки безуспешными. Весьма недаром Николай I по поводу «Алфавита декабристов» (списка людей. причастных к восстанию) сказал, имея в виду Вяземского: «Отсутствие имени его в этом деле доказывает только, что он был умнее и осторожнее других» (Д.H. Блудов передал эти слова Вяземскому).
И.И. Пущин в день восстания попросил Вяземского сохранить портфель с бумагами — там были стихи Пушкина, Дельвига, Рылеева и экземпляр «Конституции» Н. Муравьева, переписанный рукой Рылеева. Вяземский вернул этот портфель Пущину в целости после возвращения декабриста из ссылки в 1856 году.
Когда в Москве печаталась поэма Рылеева «Войнаровский», Вяземский хлопотал за нее перед московской цензурой. «Позвольте поблагодарить вас за участие, которое вы принимаете в судьбе «Войнаровского», — писал Вяземскому Рылеев.
Казнью пятерых декабристов Вяземский был потрясен до глубины души: «Для меня Россия теперь опоганена; окровавлена: мне в ней душно, нестерпимо… Сколько жертв и какая железная рука пала на них!.. Я не ожидал такой решимости в мерах…» Оправдывая необходимость восстания декабристов, Вяземский писал в 1826 году Жуковскому: «Ограниченное число заговорщиков ничего не доказывает, единомышленников много… Разве наше положение не насильственное? Разве не согнуты мы в крюк?.. Постигаю причины и, не оправдывая лиц, оправдываю действие, потому что вижу в нем неминуемое следствие бедственной истины». 7 августа 1826 года Вяземский пишет жене: «Посылаю тебе копию с письма Рылеева к жене. Какое возвышенное спокойствие!» (В обществе тогда ходили по рукам списки с предсмертного письма Рылеева.) Он восхищался подвигом жен декабристов, отправившихся в добровольную сибирскую ссылку вслед за сосланными мужьями: «Дай бог хоть им искупить гнусность нашего века».
Уважение к декабристам Вяземский сохранил до конца своей жизни. Он часто посылал в Сибирь декабристам книги, деньги, вел переписку…
В «Полярной Звезде» на 1824 год появились стихи Батюшкова, Жуковского (стихи и проза), Ивана Козлова, Глинки, В.Л. Пушкина, Хомякова, Дельвига, Кюхельбекера, Плетнева, Григорьева и других поэтов. Среди них ныне забытый, но подававший большие надежды, рано умерший поэт Михаил Загорский (1804–1824). Пушкин очень сожалел о его ранней гибели. Загорский успешно продолжал попытки Жуковского и Пушкина создать русский поэтический эпос. Смерть прервала его работу над «богатырской поэмой» «Илья Муромец», пронизанной мотивами русского фольклора. Незадолго до смерти он пишет также русскую народную идиллию «Бабушка и внучка» и «русскую повесть» «Анюта», — то и другое было продиктовано поэту его страстной любовью к русской старине. Загорский стремился создать новые поэтические жанры, основанные не на западных образцах, а на особенностях русского народного поэтического творчества и таких древних произведений литературы, как «Слово о полку Игореве».
Дело Загорского, конечно, было продолжено, однако намеченных им целей не достиг еще никто. Русский национальный — литературно обработанный — эпос (типа «Неистового Роланда» Ариосто или «Лузиад» Камоэнса) так и не был создан.
Кюхельбекер в ссылке нашел в старом журнале стихи Загорского и отметил в дневнике: «Он был молодой человек с истинным дарованием». В «Полярной Звезде» на 1824 год Бестужев и Рылеев поместили два стихотворения Михаила Загорского: «Элегия» и «Слава».
«Полярная Звезда» на 1824 год открывалась новым обзором А. Бестужева: «Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года». Эта статья — литературный манифест издателей «Полярной Звезды», в котором выражена, по сути, программа поэтического творчества Рылеева, утверждающая связь литературы с политикой. Программа, устремленная в будущее — к Белинскому, Некрасову, Герцену… «Топограф и антикварий поверяют свои открытия под знаменем бранным; гром отдаленных сражений одушевляет слог авторов и пробуждает праздное внимание читателей, — пишет Бестужев, — газеты превращаются в журналы и журналы в книги; любопытство растет, воображенье, недовольное сущностию, алчет вымыслов, и под политическою печатью словесность кружится в обществе».