Финансовые отношения связывали Рылеева и со старшими детьми Малютиной. Михаил Малютин обращался к «маменьке»: «…не можете ли у Конд[ратия] Федоровича] или где-нибудь достать 20-ть или 25 рублей… Первый батальон делает завтра обед полков[нику] Девитте и складываются по 25 рублей. Я не знаю, где и взять денег, а сегодня надо отдать». Это письмо Малютина переправила Рылееву, снабдив собственной припиской: «Миленький К[ондратий] Федорович], не можете ли мне дать 25 рублей на короткое время. Мишечке должен Семенов и скоро отдаст. Я не замедлю»{107}.
С аналогичной просьбой к Рылееву обращается и старшая дочь Малютиной Екатерина: «Любезный дядюшка, Кондратий Федорович! Маминька Вас просит, не можете ли Вы прислать 25 рублей. Она бы Вас, верно, не стала беспокоить, если бы не крайность… Целую Вас мысленно и остаюсь любящая Вас племянница К. Малютина»{108}. По-видимому, Рылеев оплачивал большинство счетов Екатерины Ивановны и ее детей, буквально содержал на свои деньги семью брата. Но, с другой стороны, в 1824 году Малютина дала ему в долг деньги на похороны матери{109}.
В архиве сохранилось еще одно письмо Екатерины Ивановны Рылееву, свидетельствующее не только о финансовых, но и о любовных отношениях между ними. Тема письма — «страсть» Малютиной и ревность узнавшей о ней жены поэта Натальи Михайловны: «Любезный друг Кондратий Федорович, верите, я так хохочу, что не могу вспомнить Наталью Михайловну, я теперь боюсь огорчить ее своим приходом. Неужели серьезно? Я не верю! Только она так была для меня удивительна в последний раз, что легко можно узнать причину ее гнева. Теперь Вы сидите дома. Мосты сняты. Постарайтесь ее успокоить и уверить. Прощайте. Чем более нас будут ревновать, тем более наша страсть увеличится, и любить тебя ничто не в силах запретить. К. Малютина. Желательно — чтоб она сие прочла, тогда бы более уверилась»{110}.
Письмо это написано в 1824 или 1825 году, поскольку Малютина пишет, что не может встретиться с Рылеевым, так как «мосты сняты». Однако известно, что в начале 1820-х годов Рылеев снимал квартиру на Васильевском острове и там же жила Малютина; следовательно, снятые мосты не могли быть препятствием для их встреч. В 1824 году Рылеев, ставший правителем дел Российско-американской компании, переехал в дом компании на Мойке и осеннее общение с обитателями Васильевского острова для него действительно стало затруднительным.
Последнее упоминание Рылеева о жене «благодетеля» относится к ночи накануне казни: в предсмертном письме поэт просил супругу «кланяться» «Катерине Ивановне и детям ее». «Скажи, чтобы они не роптали на меня за М[ихаила] Щетровича]: не я его вовлек в общую беду: он сам это подтвердит», — писал поэт{111}.
Удивительным образом отношения Рылеева с Малютиной оказались переплетены с историей русской журналистики.
Как известно, Рылеев вместе со своим другом Александром Бестужевым издавал альманах «Полярная звезда». Первые выпуски — 1823 и 1824 годов — выходили по уже давно принятой в русской журналистике схеме. У альманаха был издатель — купец и книготорговец Иван Слёнин, который вкладывал деньги. Естественно, что именно он получал прибыль от продажи, часть которой отдавал Рылееву и Бестужеву в качестве вознаграждения.
В начале 1824 года, сразу после выхода второй книжки альманаха, у Рылеева и Бестужева произошла размолвка со Олениным, они решили отказаться от его услуг и начать самостоятельно издавать «Полярную звезду». Однако конкуренты стремились отобрать у альманаха его лучших авторов (подробнее об этом будет рассказано в третьей главе). Чтобы сохранить авторский состав альманаха, требовалось придумать нечто привлекательное, такое, чего не было ни в одном другом издании. Рылеев и Бестужев решили выплачивать авторские гонорары — и тем самым положили начало российской коммерческой журналистике.
Однако для осуществления этого решения требовалось много денег. Даже если не брать в расчет сумму, нужную для выплаты гонораров, издание альманаха стоило очень дорого. На бумагу для полного тиража, на типографские расходы, на изготовление оттисков виньеток и рисунков необходимо было около двух тысяч рублей ассигнациями, что превышало годовое жалованье штабс-капитана гвардии более чем в два раза{112}.
У штабс-капитана Бестужева, адъютанта герцога Александра Вюртембергского, управлявшего ведомством путей сообщения, таких денег быть не могло, он жил только на жалованье. Его большая семья, состоявшая, кроме него самого, из матери, трех незамужних сестер и четверых братьев, один из которых был несовершеннолетним, остро нуждалась в деньгах{113}. «Финансистом» «Полярной звезды» стал Рылеев, и его деятельность на этом поприще оказалась весьма успешной.
После смерти Петра Малютина Рылеев вместе с вдовой генерала был назначен опекуном его детей. Согласно закону задача опекунов состояла в том, чтобы «пещись о пользе и благосостоянии» малолетних, сохранять и приумножать их имущество до их совершеннолетия.
Впоследствии, когда Рылеев уже находился в тюрьме, Екатерина Малютина предъявила к нему финансовые претензии. Она писала письма в различные инстанции, утверждая, что тот не выполнил свои опекунские обязанности. Малютина, как следует из ее писем, полагалась на «услужливую вежливость» Рылеева, «верила во всём ему не как опекуну, а более как доброжелательному родственнику», «быв уверена в честности и благонадежности своего соопекуна, полагала, что собственность сирот соблюдается с выгодою; а о противном никогда и не воображала, чтобы он мог каким-либо образом польститься на обиду малолетних». Рылеев же, злоупотребив ее доверием, якобы оставил ее, «бедную вдову», и детей без средств к существованию{114}.
Судя по письмам Малютиной, ей открылись глаза на нечистоплотность Рылеева в декабре 1825 года, когда «премудрый государь, как по вдохновении свыше, поручил искоренить гнездящееся в столице сей зло и облегчить участь страждущих»{115}. Однако «зло» обнаружилось и в самом семействе генеральши: был арестован ее сын. Поэтому, пишет Малютина, «в сие ужасное для меня время, быв удручена по известным начальству причинам тягчайшею печалию, не только не могла припомнить о делах и обязанности опекунши, но едва не пострадала из привязанности к сыну собственною жизнию, с которого времени ныне едва только начинаю приходить в себя и, побуждаясь долгом матери, обязанною нахожусь пещись о пользе и благосостоянии своих детей»{116}. Следствием выхода Малютиной из состояния «тягчайшей печали» как раз и стало предъявление ею финансовых требований Рылееву