— Ты тише кричи, прохожие оборачиваются.
— Ничего, пусть оборачиваются, раз ты такой!
В конце концов Шурыгин несся на освидетельствование один.
Он рассказывал доктору, что не так давно сошелся с одной очень порядочной, хотя и подозрительной женщиной, имеющей трех детей, старшая из которых учится… Он просил доктора хорошенько осмотреть его, нет ли на его теле каких-нибудь признаков страшного заболевания. Доктор осматривал бухгалтера, ничего не находил, улыбался, ласково и насмешливо успокаивал его, как отец ребенка, и говорил, качая головой:
— А сколько таких ложнобольных в течение дня прибегает ко мне! Боятся, а грешат. Жениться надо, милостивый государь, жениться!
— Теперь-то я, конечно, женюсь. Доктор, посмотрите, пожалуйста, внимательно еще вот на этот прыщичек на моей щеке, вы еще на этот прыщичек не смотрели, я служу в Центросоюзе, где все есть, и дома у меня для вас, для ваших детей приготовлено два пуда хороших грецких орехов, ни одного гнилого.
— Да я уже смотрел везде. На моих щеках таких прыщиков больше, чем на ваших, однако же я не болен. Идите себе, идите.
— Доктор, — уходя и оборачиваясь на ходу, спрашивал с жалким лицом бородатый Шурыгин, — а это ничего, что у меня в левой коленке хрустит? А я вам за это принесу два пуда изюму, хороший, без косточек.
— Э, батенька, у меня в обеих коленках хрустит. Погодите, поживете, побегаете, еще везде захрустит. Хе-хе…
— Может быть, для верности сделать реакцию? Деньги я могу внести вперед…
— Какую там реакцию? Ха-ха!
Для проверки знаний этого доктора Шурыгин сейчас же мчался к другому, более знаменитому, потом, для полного спокойствия, к третьему. Потом намеренно не в урочное время он врывался опять к Вале. Авось внезапным появлением удастся захватить ее на месте преступления с каким-нибудь богатым купчиком. Нервы его так и ходили, и он оттуда увлекал Валю к себе домой для более подробного объяснения и осмотра, и снова начинались бесконечные выспрашивания, хитрые вопросы, судейские уловки…
— Павлик, — говорила Валя, изнеможенная, обиженная, растерянная. — Но почему ты не веришь мне, почему ты не хочешь раз навсегда поверить мне, что я не сойдусь ни с одним мужчиной, не объявив об этом тебе? Ты все подозреваешь меня в каких-то тайных совместительствах?
— Я очень хотел бы верить тебе, Валечка, очень хотел бы. Но, к сожалению, я никак не могу этого сделать, потому что слишком хорошо знаю жизнь, в особенности теперешнюю. Другое дело, если бы я был в состоянии платить тебе большую сумму. Тогда у меня было бы больше уверенности в тебе. А теперь, когда я даю тебе в обрез, только чтобы кормиться, то естественно, что у тебя могут возникнуть помыслы о том, где бы еще достать денег, чтобы обуть детей, одеть, доставить им и себе какие-нибудь развлечения. И ты начнешь не брезговать материальной поддержкой других мужчин, будешь, как говорится, подрабатывать на стороне, тем более что ты, по собственному признанию, уже пережила все страхи и "решилась на все".
— Ах, как ты не понимаешь меня, как ты не понимаешь меня! — воскликнула Валя с отчаяньем и утомленно прикрыла глаза рукой.
— Я тебя, Валя, понимаю, может быть, больше, чем ты себя понимаешь. Я уже не раз слыхал от тебя жалобы, что ты "все-таки" не можешь "по-человечески" одеть детей. В устах матери такие жалобы что-нибудь значат. И это сейчас у тебя идея фикс. А по мне дело обстоит вовсе не так, по мне теперь не время "по-человечески" одеваться, теперь лишь бы прокормиться…
— Павлик! — закричала она неистово. — Они у меня раздетые!
— Вот видишь? — еще сильнее ухватился он. — Вот видишь, какая ты настойчивая в этом пункте? Ты — мать, и это самое страшное в тебе для меня. И я утверждаю, что однажды ты соблазнишься возможностью улучшить положение своих детей и ничуть не постесняешься при этом погубить меня, ка кую-то букашку для тебя по сравнению с твоими детьми. Я ведь вижу, как ты к ним относишься.
— Павлик!
— Погоди, не волнуйся. Знай, что я так хорошо все это понимаю, что даже не обиделся бы на тебя, даже не проклинал бы тебя, если бы ты, спасая своих детей, погубила меня, чужого для тебя человека. Помни, Валя! Я никогда ни в чем не обвиню тебя, что бы ты ни сделала! Я наперед знаю, что ты ни в чем не можешь быть виновата! Просто ты попала в такое положение, из которого у тебя может не оказаться иного выхода…
— Ох, уж эти мне рассуждения, заклинания, — потянулась Валя всем корпусом в кресле. — Уже начались анализы, теории… Это нехороший признак.