– Ты прав. Мы с Дейви пойдем, сделаем печенье и чай со льдом для вас, мальчики.
– Хорошо. Сделай с имбирем, они мне больше всего нравятся.
В этот раз она чмокает меня в щеку и кивает.
– Я знаю, сынок.
Нона забирает Дейви в дом и, как только, дверь-ширма закрывается, я хлопаю в ладоши.
– Ну, парни, давайте сделаем это. Я уберу кровь. Вы можете начинать красить стены в других комнатах.
– Мы готовы, босс, – кричит Майлз.
– Отлично. Давайте покончим с этим, до того, как она вернется, и в сотый раз повторяю, прекрати называть меня боссом.
Слышен шепот и несколько одобрительных возгласов, когда мы заходим в дом, пока не оказываемся в гостиной; в этот момент все стихают. В комнате пахнет затхлостью и все еще стоит резкий запах железа; это запах смерти, который все мы обоняем и осязаем.
Всё-таки я не первый, кто двигается; это один из парней – Джейк, он ступает вперед и хватает пылезащитный чехол, окрашенный в красно-коричневый цвет. Он тянет его по полу, скручивает и засовывает в большой полиэтиленовый мешок, тогда как остальные, молча, наблюдают. Когда он завязывает мешок и проходит мимо меня, я следую за ним и наблюдаю, как он бросает мешок на лужайку. Он поворачивается ко мне с пустыми руками и, внезапно, я чувствую облегчение. Он не должен был делать это. Я не планировал, что кто-либо из них будет иметь дело со смертью, но он повел себя, как друг, а не просто работник.
Протягиваю руку Джейку, и он пожимает её. Я его должник.
Мы оба возвращаемся обратно в дом, я хватаю ведро и направляюсь к раковине. Раннее я сказал им, что для них слишком опасно фактически убирать кровь, даже в перчатках, так что мне нужно участвовать в этом, пока они работают вокруг меня.
Ребята включили какую-то рок-музыку, пульсирующую в воздухе, заполняя пустоту. Их энергичные голоса доказывают, что им нравится песня, в особенности, когда Майлз, кричит, исполняя соло.
Я пытаюсь подпевать и игнорировать действительность того, что я отмывал сорок минут, освежая ведро мыльной воды, после ведра мыльной воды. Однако кровь и запах, обильно впитались в пол. Ребята уже прогрунтовали стены этой комнаты, столовой и кухни, когда я решил, что мне нужно размять спину и прогуляться по дому.
Не осознаю, что делаю, пока не дохожу до комнаты, в которую не должен входить. В углу комнаты видна дыра в полу там, где откинут ковер и сняты половицы. Мои ноги медленно ведут меня туда; я двигаюсь как зомби от страха, что могу найти что-то всё еще находящееся там. Вот где Чарли нашла видео и пистолет, и поскольку она рассказала Ноэлю то же самое, полагаю, он уничтожил какие-либо другие доказательства.
Я стою перед ней, моя голова опускается, когда всматриваюсь в дыру, которая в течение многих лет хранила наши прошлые секреты. На самом деле я не ожидал что-либо найти; я думал, Ноэль всё заберет. Я ошибался.
Опускаясь на колени, опускаю руку в темную дыру; здесь холоднее, будто в другом измерении или, возможно, пропитано грехом. Мои пальцы сжимаются вокруг гладкой фоторамки, и я освобождаю её из темницы. Мне нужно вытереть небольшое количество пыли со стекла, прежде чем я пойму на что смотрю. На ней красивая женщина, на первый взгляд показавшаяся мне Чарли, только это не так. Чарли была ребенком на руках своей матери, такая милая, защищенная и невинная.
Она бы хотела это фото. Я откладываю его в сторону и вновь запускаю руку в дыру за последним элементом – старой банкой из-под печенья. Не понимаю, почему это всё еще здесь. Разве они не закончили здесь?
Я боюсь открывать её. Боюсь, что то, что я найду внутри, отберет всё у меня. Я падаю с колен на задницу и пытаюсь угомонить свои трясущиеся пальцы, но они все равно дрожат. Я зачищаю шов жестянки и после приложения небольшой силы она хлопает, звук теряется в громкой мелодии ударных одного из рок-медляков. Моё дыхание колеблется так же, как и трясутся руки, когда я достаю прядь мягких волос Чарли. Я держу её, как хрупкую птицу, прежде чем положить обратно в банку. Затем достаю фото меня с ней, спящих в её кровати, и заставляю себя не разбить его. Её отец, должно быть, пришел и сделал его, пока мы спали.
Было ли это однократно?
Какая, блядь, нелепая мысль.
Ярость во мне становится столь сильной, что я потею, когда тянусь за следующей вещью – ключ. Он маленький, и всё же, в психосоматическом смысле, самая тяжелая вещь, которую я когда-либо держал в руке. Как это возможно, что такой маленький кусок гладкого метала, который даже не уникально вырезан и мог соответствовать, по крайней мере, трети сейфов населения, казался таким значительным.
Знаю – это не ключ, это то, что он символизирует – больше тайн, больше горя, больше кошмаров о нас, скрытых от нас. Не могу позволить, чтобы кто-то нашел его; не могу позволить ей найти его. Мне нужно найти это, пока не стало слишком поздно.
Я сам не свой, когда выбрасываю вещи из шкафа, стучу по его стенкам, желая знать была ли у него тайная комната ужасов, где он спрятал бы свой сейф и другие компрометирующие вещи. Затем подошел к кровати, разрываю матрац пополам – ничего. Я вылетаю из комнаты и из дому, направляясь к грузовику. Я не видел, что ребята прекратили делать то, что делали. Не заметил, что кто-то выключил магнитолу. Я схватил кувалду с прицепа, понес в его комнату и начал свои поиски в половицах. Он спрятал одну коробку под досками, почему бы еще одну не спрятать там же, верно?
Я ударял и ударял, рушил и разбивал насквозь его пол, пока от него практически ничего не осталось, и затем я направился к вентиляционным каналам. Это место было и всегда будет ядом для нас; теперь я это вижу. Лучшее, что я мог бы сделать – разбить его вдребезги. Я мог бы разрушить весь этот дом и, думаю, она бы простила меня. Я мог бы снести его и построить ей дом мечты, который мы рисовали в своем воображении под нашим деревом. У нас могла быть эта мечта, если бы мы разрушили эту оболочку страхов и демонов.
Не знаю, что двигало мной. Нет, это ложь. Я знаю, что заставило меня начать заносить молот на все, что было в поле моего зрения. Я собирался разрушить это место и вместе с этим, дать нам надлежащий новый старт. Она будет гордиться и любить меня за это. Наконец-то я могу быть ее героем.
У меня болит грудь и плечи, за считанные минуты я насквозь промокаю, когда чувствую слишком туго затянутый жгут вокруг всего моего тела, мне тяжело дышать.
– Босс, остановись. Ты должен успокоиться, прежде чем навредишь себе.
Почему они останавливают меня? Они не хотят, чтобы я был счастлив и сделал счастливой её? Я не позволю им помешать мне дать ей мир. Я борюсь с захватом на мне, с обездвиживанием, направленным против её счастья. Я усердно борюсь до тех пор, пока не падаю на пол, а шум криков и ругани не заполняет мои уши вместе с приливом крови, стучащей в моём связанном теле.
- Босс, ты должен остановиться! – не знаю, кто умоляет меня. Я от всех слышу слова. Я начинаю отходить от багровой ярости и опустошения от того, что не могу сделать для женщины, которую люблю. Для того чтобы вернуть меня к реальности и сознанию, необходимо четыре здоровенных мужчины, которые в свое время видели больше боев, чем большинство. Как только я перестаю бороться – они ослабевают хватку, вскоре вес начинает подниматься и становится легче дышать. До того момента, пока не вижу ущерб, который я нанес комнате.
Это место никогда не отпустит нас. Мы должны отпустить его.
– Ребята, позвоните Коннору, скажите ему, чтобы он привез сюда Чарли. Майлз, иди за Дамбо.
Я собираюсь навсегда освободить нас.
Чарли
Настоящее
Похороны Пола будет через два дня. Нейт и Шериф Ноэль считают, что все организационные работы я должна оставить для государства, потому как большего он не заслуживает, но я не могла так поступить. Если бы у него была семья, я бы предоставила это им, но у него её не было. Пол, как и я, был одинок; он вырос без любви, поэтому никогда не понимал, как правильно это делать. Я не говорю это в оправдание ему, но я понимаю это. Похороны являются своеобразным завершением нашей истории. Как для Пола, так и для меня.