Стол посередине комнаты был уставлен посудой, хлебом, молоком и кукурузными хлопьями, еще на нем стояла бутылочка «Пингу», любимого сиропа Геллерта. Однако за столом никого не было. Штальдер в теплых брюках со множеством боковых карманов сидел с куском хлеба в руках перед компьютером и искал на сайте газеты «Санкт-Галлер Тагблатт» сообщение об отрубленных лапах – вчера вечером он дал свой комментарий по просьбе одного журналиста. Скафиди стоял на кухне в штанах от лыжного костюма и жарил яичницу.
– Попробуем-ка лучше эту антенну, Скафиди, – сказал Геллерт, широкими шагами вошедший в гостиную в темно-синем термобелье, держа в руках странную металлическую конструкцию и легким кивком приветствовав Лена. – Ничего не имею против твоего ремонта, но с той антенной достаточно один раз упасть, чтобы она опять сломалась.
Геллерт положил ни разу не попадавшуюся на глаза Лену конструкцию на стол, между маслом и «Несквиком», и защелкал разными шарнирами. Странная вещица становилась все более похожей на телевизионную антенну Штальдер уже нашел статью и критически взглянул на геллертовский новодел:
– Ты уверен, что она работает.
– Уверен. Я сам ее собирал.
– А как мне ее держать? – поинтересовался Скафиди, переворачивая яичницу на сковороде. – То есть почему у нее шесть усиков, когда у обычных антенн – четыре?
– Не беспокойся, тебе не придется с ней пеленговать. Вы с Леном возьмете обычные.
Лен знал, что еще не очень ловко обращался с антеннами. И стремился поскорее приспособиться. Сев за стол и отрезав себе хлеба, он принялся рассматривать фотографии на облицованных плиткой и не занятых картами стенах. Фотографии, которые Штальдер и Геллерт делали «в полях» за последние годы. Рыси на воле. Самка Мила с двумя детенышами, сразу после их рождения. Рена – только кисточки на ушах и острый, как нож, взгляд. Следы на снегу, ведущие с открытого поля к лесной опушке, под ослепительным солнцем, внизу подпись: «Зико». Все это рыси, чьи лапы могли теперь лежать в Берне у судмедэкспертов.
Лен мог бы отнестись к этому с безразличием. В конце концов, он ведь просто проходил альтернативную службу. Через три с половиной месяца он уедет отсюда обратно в город и станет искать новую работу. Быть может, его завораживала смена обстановки – здесь, в Альпах, где у него еще не сформировалось привычек. В Альпах, из-за рысей переставших быть лишь кулисой, на фоне которой, как на открытке, достаточно было запечатлеть яркий силуэт под отливающим стальной синевой небом. Или, может, он не мог забыть вида усыпленной, ровно дышавшей Мены. Так или иначе, Лен с некоторым раздражением констатировал: внутри него теплилось нечто похожее на надежду, что присланные лапы отрублены у рыси без передатчика.
Удовлетворившись тем, как его процитировали в статье, Штальдер подсел к столу.
– Что ты сказал журналисту? – спросил Геллерт.
– Ничего особенного. Ты бы сказал то же самое, – отозвался Штальдер. – Что хотя в прошлом году и было зарегистрировано рекордное число задранных овец, все равно сто пятьдесят семь из тридцати девяти тысяч – это меньше, чем полпроцента.
Ему тоже хочется почитать, сказал Скафиди, выложил обжаренную с обеих сторон яичницу на тарелку и сел за компьютер.
– Не засиживайся в Сети, – предупредил его Геллерт. – Из-за этого не работает телефон, а мы ждем звонка от Беннингера.
– Лишний раз подключаться не обязательно, страничка «Тагблатта» еще на экране, – сказал Штальдер. – И Беннингер так быстро не отреагирует. Сначала ему надо навострить уши, хотя как только он объявится где-нибудь с рысьими следами на капоте, то все сразу рты позакрывают. А Шпиттелер, который, может, и знает браконьеров, будет отмалчиваться.
Скафиди спросил о Шпиттелере. Штальдер рассказал, какой цирк устроил высокомерный бородач Шпиттелер, когда прошлой осенью на одном склоне нашли трех задранных рысью серн.
Лену не терпелось узнать, как к рысям относится Ханс Цуллигер.
– Это и мне интересно, – проворчал Геллерт. Острый на язык Цуллигер вызывал у него подозрение.
С Цуллигером все в порядке, вступился Штальдер. Он, конечно, не фанат рысей, но и отстреливать их не станет. Они с Цуллигером разговаривали об овцеводстве, повадках рысей в зависимости от местности и возможности переселения нескольких диких кошек в Восточные Альпы. Цуллигер – реалист. На него можно положиться. А вот Шпиттелер, наоборот, вечно юлит.