Лену показалось, что Геллерт не вполне разделяет мысли Штальдера, потому что он отвлеченно смотрел в окно. Лен тоже перевел взгляд на улицу и впервые увидел снег, валивший так густо, что не видно было другого края Зимментальской долины. Он начал переживать, удастся ли провести удачное пеленгование в такую погоду. Вытащив из тарелки несколько свисавших туда растаманских прядей, он присоединил их к косичкам. Отметил, что никто не включил радио, и пронаблюдал, как Штальдер с отсутствующим видом намазывает на хлеб еще твердое масло.
Скафиди вернулся к столу и взял последний кусок хлеба.
– В газете лапам отвели так много места, даже удивительно.
– Актуальная тема, – подтвердил Штальдер. – В «Блике» фотография лап на первой полосе.
– Думаешь, нам придется убрать с карты одну булавку? – спросил Лен Геллерта, склонившегося над недавними пеленгационными бланками, разложенными на столе между антенной и тарелкой с кукурузными хлопьями.
– Это ты узнаешь сегодня, когда запеленгуешь бегущую без лап рысь, – встрял Скафиди, с молодцеватым выражением лица и куском яичницы во рту.
Был ли то базельский или северо-итальянский юмор, так и осталось загадкой. Штальдер подавил улыбку, Геллерту было не смешно.
– Это точно не лапы Тито, Телля и Сабы, их пеленговали в тот же день, когда пришла посылка, – сказал Геллерт, рассматривая на булавки.
– И точно не Мены, – добавил Штальдер. – Лапы из посылки явно не принадлежали худенькой семнадцатикилограммовой самке.
– Откуда ты знаешь? Ты же их только по ящику видел, – сказал Геллерт.
– Я, конечно, могу ошибаться, но я уверен, что это не Мена.
Геллерт не стал спорить и снова углубился в бланки. Скафиди скрипнул ножом по тарелке.
Геллерт зашарил по столу в поисках ложки, которой начинал есть хлопья, не нашел ее и махнул рукой. Продолжил говорить, назвал имена Геры, Сабы, Балу и Рены – с ними все было в порядке, их пеленговали позавчера, то есть когда посылку уже отправили. И все же присланные лапы могли быть отрублены у рыси с ошейником. Геллерт подытожил:
– Мила, Кора, Вино, Зико, Неро и Мена.
Штальдер запил кусок хлеба холодным молоком.
– Я же говорю, Мену можешь вычеркнуть. Но на всякий случай, запеленгуем и ее, запеленгуем всех, всех шестерых и всех сегодня.
– Да, – откликнулся Геллерт, найдя свою ложку рядом с телевизором.
Там уже некоторое время висела экранная заставка. «В счастливейшие мгновенья я чувствую себя под угрозой вымирания», – так звучала строка, мерцающим синим шрифтом плывшая по экрану. Сегодня эти слова показались Лену особенно странными: хотя они и имели отношение к сохранению видов, но то, что их написал какой-то зоолог, было полнейшим абсурдом. Лен вспоминал только что названные имена рысей, наверняка ассоциировавшиеся у Штальдера и Геллерта с многочисленными картинками, которые они, не долго думая, могли бы прикрепить к карте булавкой.
Геллерт принялся за размякшие хлопья.
Штальдер отложил хлеб в сторону, исчез в комнате альтернативных служащих, где рядом с двухъярусной кроватью лежали ловушки, сети, инструменты и западни, вернулся со старым приемником, вынул аккумуляторы из зарядного устройства, проверил заряд и вставил их в приемник.
Зазвонил телефон. Он стоял на подоконнике в углу комнаты, у стены с картами – чтобы можно было быстро ориентироваться во время разговоров о координатах, обнаружении задранной жертвы или безуспешном пеленговании. Геллерт снял трубку. Звонил руководитель проекта Пауль Хильтбруннер, некоторые из его слов долетали и до стола. Лен не понимал, о чем идет речь. В основном говорил Хильтбруннер, Геллерт чаще всего кивал головой и поддакивал, ни разу не переведя взгляд на карту. Вставляя в приемник двенадцать батареек, Штальдер то и дело посматривал на Геллерта, словно спрашивая, в чем дело.
Лен представил себе как раздражены, должно быть, Пауль и Марианна Хильтбруннер. Знал он их поверхностно, встречался лишь однажды: в свой первый рабочий день, когда утрясал в Берне все бумажные формальности, и оба они были тогда слишком заняты, чтобы общаться с ним – с тем, кто проработает всего четыре месяца. Он не знал, давно ли они борются за расселение и выживание рысей в Швейцарии. Но знал, что раньше они пеленговали во французской и швейцарской частях Юрских гор – в восьмидесятые, а то и в семидесятые годы.
Геллерт положил трубку и, глядя в никуда, остался стоять у телевизора.