Я вздохнул и поставил грог на стол. Кажется, с Игденой будет очень трудно.
========== 5. Выбор. ==========
Вскоре рядом со мной появился следопыт. Рыжеватый хозяин лесных троп. С ним было легко – он был понятен, он был естественным и близким, словно единокровный брат. Он пах самой природой – всем миром, и я чуяла в нем безудержную дикую свободу зверя. Хвоя и можжевельник, влажная земля и камень, металл и кровь. Настоящее. Честное. Мне было радостно от него, от его свободы и полета, легкого, словно волчий бег. Я ни о чем его не спрашивала, хотя пыталась говорить. Он не хотел, и я не донимала. Просто шла рядом. Рычала, когда он пытался показать, что я – только самка, которую он может взять в любой момент. Я не щадила его, как и всех остальных, невзирая на родство, которое чувствовала. Это большая редкость. Некровный родич.
И все же… мне не хотелось сближаться. Нет. Он был не моим, он должен был быть сам по себе и сам искать. Не меня. Я не могла ему мешать. Только развести извилистые тропки дорог и толкать от себя, когда это требовалось.
А еще я не хотела его, потому что он бы оставил мое потомство. Он мог быть только братом. Сильным, свободным и красивым. Я была жестка с ним, но это наша природа. И не нужно было ничего объяснять.
Паладин же… он оказался бездной. Холодной, спокойной, белоснежной, полной метели пропастью, от которой меня тошнило и мутило, к которой я не хотела подступить и на полшага. Меня съедало, сжигало пустое любопытство. Было страшно до головокружения, до дрожи в коленях от этого света, но я не понимала его. Не понимала, как это – может жить, и живет ли. Его холодные руки уже задели меня, а я была жива.
Что он хотел своим лживым состраданием? Как в него въелась ложь? Может ли быть так, что вранье и условность настолько врастают в душу, как это случилось с ним?
Или лгу – я? Я уже не знала. Я терялась. Терялась и боялась этой ходячей светлой пропасти рядом со мной, потому что ее лучи, ее холодные пальцы – уже тянулись ближе.
Зачем он держал мои руки, почему его настоящие пальцы оказались слишком теплыми на ощупь, почему пытался отпоить меня пряным горячим отваром, чтобы я прекратила безмолвно кричать от страха? Я не знала, одновременно не желала и желала понять. Я боялась, что он сломает меня обманом. Приручит и пригвоздит к стене, словно бабочку на булавке. И я умру. Я боялась того тепла, той обманчивой ласки. Он лгал мне.
Я пыталась бежать, пыталась уходить. И не получалось. Я не понимала, почему пропасть тянет меня сильнее, чем должно. Почему мне так любопытно, какой он, этот святой воин, когда раньше я не хотела даже видеть его?
========== 6. Опасения. ==========
Я ждал худшего, когда к нашей команде присоединился следопыт. Слишком много общего я видел у него и Игдены. Это могло привести к чему угодно – ведь поддаться под влияние такого разрушения очень легко.
Я помнил, какой потерянной Игда выглядела, когда узнала об осколке в груди и смерти матери. Видел, как жестоко она говорила с Шандрой, и вместе с тем ощущал, насколько ей в тот момент больно.
Я не оправдывал Игдену и не считал, что она ведет себя правильно, однако хуже всего говорить человеку, как должно поступать, когда он нуждается в помощи, а не в замечаниях, где был неправ. Я хотел ей сказать о Шандре, однако – позже.
Игдена сидела на стуле у камина – съежилась, подобралась, словно нахохленный воробей. Я видел, что с ней пытались заговорить некоторые: сначала Келгар, которого она будто и не заметила, а затем Гробнар. Ни один так и не добился внятного ответа. Я не слишком верил в свой успех, но все же придвинул стул к камину и сел рядом, вглядываясь в ее окаменевшее лицо. Пламя бросало рыжие блики на бледное лицо, похоже, покрывавшееся веснушками в некоторые сезоны.
Игдена не была красавицей: вытянутое лицо, низкие тонкие брови, узковатые губы, круглый нос. И все же страшненькой я ее назвать не мог. Было видно, что она любила свое тело и тщательно следила за аккуратностью. Красивыми были ее тускло-пшеничные волосы и медовые глаза.
Игда не шевелилась, словно не замечая меня.
- Игдена, - тихо позвал я ее.
Она вздрогнула, как спросонья. Съежилась еще сильнее, тихо сказав:
- Уйди, лживый. Их слов хватило. Тебе мало моей боли?
- Я хочу помочь.
Она невесело усмехнулась. Напряженно.
- Как, святой воин? Сделав еще слабее?
Я уже привык к ее обращениям. Они меня не трогали. А Игда была усталой, измотанной, и мне казалось, что это и станет ключом к ее дороге и пониманию.
- Нет. Но ты же не знала тепла.
Она покачала головой.
- Я не нуждаюсь в помощи. Запомни это.
- Тебе больно.
Она промолчала. Потом ответила;
- Я привыкла. Хочешь помочь – оставь в покое.
- Это не всегда лучший выход, - я говорил спокойно, не удивляясь, что ей не хочется говорить о своей боли, но это не страшно. Иногда важнее ощутить, что есть те, кому это небезразлично.
А мне – было. И уже – не только потому, что она являлась нашим лидером.
Она вздохнула и закрыла глаза. Потом внезапно прошептала, вся съежившись, как от холода:
- Моя дорога застлана смертью и серебром. Чего ты хочешь? Чтобы я шла по ней с улыбкой? Я и так умру.
Я вновь не понимал ее.
- Ты еще совсем юная, и умирать не должна. Не одна боль существует в этом мире.
Она рассеянно покачала головой. А потом странно, словно раздумывая о чем-то, посмотрела мне в глаза, будто пытаясь прочесть в них что-то. Потом обронила, вновь глядя на огонь:
- Знаю. Но не вижу твоего лица.
В тот вечер она больше не сказала мне и слова.
И все же мне не нравилось, каким взглядом скользит по Игдене Бишоп. Я не был уверен, понимает ли она в полной мере, что представляет из себя этот человек и опасался за то, что она попадет под его влияние. Сколько таких историй мне доводилось видеть. И всегда – с одним концом.
Я хотел поговорить об этом… осторожно. Игдена по-прежнему боялась меня, пусть и чуть меньше. На нее действовал тон – мне показалось, что она успокаивается, когда я говорю тихо.
Я совершенно случайно встретил ее на улице – друидка стояла, словно изваяние, на пустом причале – и смотрела на холодное осеннее море в рыжих бликах заходящего за горизонт солнца. Темно-зеленое, булькающее в заросших водорослями решетках, с мелкими белыми барашками. Пахло мокрым деревом и далеко от нас, на соседнем пирсе, разгружали судно моряки, вытаскивая из трюмов тюки, ящики и мешки, опечатанные знаками торговых компаний. Вопили чайки. Одна из них вытащила дохлую рыбину на большую деревянную доску, качавшуюся на поверхности воды, и долбила ее клювом.
Спутников не было, и мне показалось, что момент поговорить – подходящий.
Я осторожно подошел ближе к Игдене.
- Мне не спрятаться от белой бездны, - тихо сказала она, не оборачиваясь. Ветер трепал подол длинного коричневого платья.
Я встал рядом.
- Белая бездна?
- Слишком близко.
Я вздохнул, не понимая ее, и решил сказать только то, что хотел.
- Этот человек. Бишоп. Мне не нравится, как он на тебя смотрит.