— Это вроде кровавая Мэри, но я не уверена, — сухо говорю я. Он берет свой стакан, и делает несколько глотков.
— А мне нравится. Может станешь барменом?
— Шлюхам платят больше, — усмехаюсь я. Еще я улыбаюсь своему коварству. Опоить мужика, чтобы смыться на вечеринку? Да я иду по стопам своей матери.
— Кстати, тебе нужно что-нибудь? — спрашивает он, и пьет еще.
— Пока ничего не надо.
— Ты скромна. — говори он, покусывая лук.
— Тебе вроде это и нравилось во мне.
5
Я заполняю ванну горячей водой. Добавляю в нее соль и соду, чтобы из кожи вытянуть влагу. Все блестит хлорированной чистотой, белый кафель. Мои волосы, отросшие до пояса, тоже белого цвета. Я бесцветная, словно чердачный паук, никогда не видавший солнца, проживший в плесневелой сырости тысячу лет.
Вода кусается, когда я медленно в нее погружаюсь. Кожу на спине будто колет иголками, на лбу и над верхней губой образуется испарина. Прекрасно! Это лучше, чем сидеть за кухонным столом, и методично резать кожу на запястье.
Окунувшись с головой, я вспоминаю сон. Мне приснилось, что кто-то кому-то сказал фразу. Она засела у меня в голове словно надоедливая песенка. "В гневе вы прекрасны". Я выныриваю и жалею о том, что у меня нет роз. Хотелось бы украсить воду алыми лепестками. Вместо этого я, дотягиваюсь до ванной полки, и наощупь нахожу катетер, которым я прокалывала нижнюю губу. Он еще острый и не ржавый, честно. Спутанной прядью волос я перетягиваю левое предплечье, и ввожу иглу в вену. Отпускаю. В воде темно-красными маками расцветают ручейки крови. Они выливаются с другой стороны катетера, и если его оставить до того, как вода остынет, я умру от недостатка крови. Белесая медуза в бордовой воде. В гневе вы прекрасны! В гневе вы прекрасны, крошка Бэмби.
Какая-то неведомая сила не позволяет мне скончаться, заставляет хорошенько помыться, спустить воду, высушить феном паутину волос, и одеться. Меня позвали на очередную вписку, на которой я как всегда просижу в углу в компании сигареты и стакана с пивом, и буду внимать чужим разговорам. Там будет Игорь. Он расскажет ту самую историю с позапрошлой вписки, на которой он остался наедине с хозяином хаты, и тот поведал ему историю о том, как он убил человека. Игорь пересрался, это было видно в его расфокуссированных карих глазах. Он, не смотря на безбашенность и врожденное отсутствие инстинкта самосохранения, был в тусовке одним из адекватных. Я редко была свидетелем того, что он вытворял всякое дерьмо в стиле Анюты и Нэнси. Он еще читал книги, даже пытался издать свой сборник стихов.
Я надеваю джинсы, я, надеваю черный свитер. Я сажусь на кровать и крашу глаза, губы. В мире еще не придумали тонального крема для моей бесцветной кожи, потому я пользуюсь пудрой. Волосы оставляю как есть. Собираю в косметичку дерьмо, и нечаянно задеваю волосатую ногу Олега. Он что-то бурчит во сне, приподнимает голову и пялится на меня.
— Ты куда?
— Бухать. Я задолбалась сидеть в четырех стенах.
— Может сходим куда-нибудь?
Вместо ответа я швыряю косметичку в сумку. Она понадобится, если я опять буду блевать, или кому-то отсасывать, ведь помада с губ, как листья с берез по осени. Становится тошно от того, чтобы куда-то идти с Олегом. Опять потащит в тупую кафешку давиться американно, или в ресторан, жрать всякую дрянь для богатых.
— Я вернусь, — говорю я, и иду в холл обуваться. Видит бог — я не соврала ему. За два года зимовки я не разу не уходила от Олега не попрощавшись. Он хорошо платит, и в общем то он приятный дядя. Только вот придется скоро попрощаться с ним до следующей зимы, и редких грустных встреч летом и осенью. Весной Олег не придет — будет обижаться на меня за то, что я не собираюсь стать его чертовой женой и бросать паннель.
Кожаные сапожки до колена я застегиваю медленно, оттягивая удовольствие. Господи, в этих убойных каблах я как богиня, как модель, как элитная. Я цокаю по паркету, получая удовольствие от властных постукиваний набоек. В этих божественных сапогах я чувствую себя Фрау, какой-нибудь Фройлян Мюнхен, властной сукой, у которой вместо сердца в груди звякают наручники. Восхитительное ощущение!
***
Да, я была права на счет Игоря. Сидит за столом, и только изящная плавная рука в сплетении мясистых вен изящно жестикулирует, подносит тонкую сигарету с ароматом гвоздики к обветренным губам. К губам, которые вылепляют охрипшим голосом историю о том, как тот мужик душил какого-то левого парня.