Так мы и стояли, пока на крыльцо не вышел тот самый ординатор с известием, что наших всех осмотрели и начали лечение. Один раненый оказался на самом деле «тяжёлым» — но, к удивлению, не тот, что был без сознания. Его, как и одного вроде бы ходячего бойца, ранения были признаны средней степени тяжести. Ну, и один «лёгкий» — правда, рана на ноге оказалась скверная, и заживать будет долго.
— Так, по стоимости лечения…
— Извините, ваша милость, приказано — раненых защитников лечить за счёт казны.
— Тем не менее — могут понадобиться процедуры или средства, не входящие в стандартный протокол. Или перевод в другую больницу — например, в Минск.
Я мягко отстранил Машу, чтобы добраться до бумажника во внутреннем кармане. Быстро пересчитав наличность, протянул её доктору вместе с визиткой.
— С собой, как видите, только сто пятьдесят рублей. Нужно будет ещё — на визитке контакты моего мобилета. Если буду в Могилёве — деньги привезёт мой управляющий, или просто оплачу счета через банк. Отчёта требовать не буду, всё равно в медицине не разбираюсь, а изображать важного барина…
Доктор вздохнул, но деньги и визитку взял. Я же взял под руку свою супругу и повёл её к моему фургону, махнув рукой шоферам пикапов, чтобы следовали за нами. Так, колонной из трёх авто, и двинулись в направлении поля боя. По дороге встречали армейские патрули, которые козыряли нам, что было приятно, хоть лично мной и не заслужено. Вдоль захламлённого и овражистого леса, отделяющего от нас поле боя, стояла цепь пикетов, на расстоянии метров сто пятьдесят от опушки. На правом, ближнем к дороге, фланге я увидел такую же, как у нас на броневике картечницу, только на артиллерийском лафете. Ещё одну, насколько я смог увидеть, волокли конной упряжкой на левый фланг.
— Ой, я этого офицера знаю — они со своими картечницами рядом с нашими стояли, с левого краю.
— Быстро их перебросили.
— Да, боятся, что недобитки пройдут через лес и пойдут в сторону Червеня.
Километра через полтора-два повернули круто влево, на поперечную дорогу. Дед начал было рассказывать про то, что в его мире ни этого леса, ни дороги нет, а в Чернову можно проехать только через Рудню, но осёкся — да и я чуть было не утопил педаль тормоза. И было с чего — над дальним краем поля висел на высоте метров пятьдесят дирижабль! До этого его закрывали то крыша кабины, то деревья вдоль дороги — а вот сейчас, пожалуйста, во всей красе! Причём не какой-то транспортник, а боевой! Транспортник заходит на снижение со стороны Минска… Мама дорогая, что здесь происходит⁈
— Маш, эта колбаса здесь давно висит?
— Когда я уезжала с ранеными — его ещё не было.
— Ага, как и положено — главные силы прибыли после того, как всё закончилось. Ладно, нам от них ничего не нужно, а если им что надо — пусть сами нас ищут.
Посреди деревни почему-то красовался пустырь, точнее, деревня была выстроена в форме буквы «П» вокруг него, перекладиной к полю и дальнему лесу. На краю просёлка, скорее даже колеи, соединяющей ножки этой буквы, кабиной к нам стоял трёхосный грузовик с миномётом, метрах в двадцати пяти — тридцати по обе стороны разместились миномёты переносные. Всё вокруг оказалось завалено снарядными ящиками, очевидно пустыми. А перед грузовиком на постаменте, сложенном из тех же ящиков, лежало укрытое полотном тело. И мне стало на мгновение стыдно за свою радость при виде его — радость от того, что оно одно, а не больше. Подъехав поближе я сначала увидел пятна крови на первой траве справа от позиций, вплотную к миномёту, а потом — сидящего на платформе грузовика Ивана Антоновича, жутко уставшего и с лицом, покрытым разводами грязного пота.
— Юрий Викентьевич⁈ Как вы здесь⁈
— Колёсами, Иван Антонович, колёсами. Как вы здесь вообще? Да не вставайте вы, что за глупости!
Мой воевода похлопал рукой по лежащему рядом ящику.
— Вот наши спасительницы. Три их осталось.
— В каком смысле⁈
— Три мины — всё, что осталось, остальное расстреляли. На складе пусто. Ещё осталось семь патронов к крепостным ружьям и шестьдесят два винтовочных. Это на всех. Правда, ещё в здании портала ящик патронов есть. И всё.