Разговор с бабулей продлился минут десять, состоял в значительной части из междометий и эмоций. Да и я в гостях был несколько скован, к тому же мимо постоянно пробегала то одна, то другая сестра Маши или она сама. Я уже собирался потихоньку уходить, только не знал, как это сделать, не нарушив приличия.
За всей этой беготнёй девчата даже приход Мурлыкина почти прозевали. Только Василиса, пробегая мимо, бросила:
— Привет, пап! — И убежала дальше.
Правда, пока озадаченный Василий Васильевич переодевался, его жена вышла к нему, рассказала, что они «очень заняты», что служанка «сегодня отпросилась» и «ужинай сам». Поведав, что на ужин и где это искать она снова скрылась где-то в недрах квартиры. Я же вышел навстречу.
— О, Юра! Что здесь творится, понять не могу?
— Кажется, у вас появилась новая дочка! — не удержался я от небольшого хулиганства. Глядя на вытягивающееся лицо господина жандармского полковника уточнил: — Мы с Машей котёнка нашли, чуть живого, прямо у подъезда. Вот, выхаживают, переживают, обустраивают.
— Шуточки у вас, Юра!..
Он покрутил шеей и отметил цепочку на пиджаке.
— Кстати, с наградой. Думаю, это дело стоит отметить.
— Можно. Да и прибавление в семействе — тоже.
Мы с Василием устроились по-простому, на кухне — от суеты подальше, ну и чтобы не таскать еду и прочее туда-сюда. К тому, что приготовила Екатерина Сергеевна, будущий тесть добавил едва початую бутылку перцовки и мясную нарезку, которую мы крошили из найденных в холодильнике «заготовок» вместе.
После пары рюмок и тостов за награду и за то, чтобы у нас обоих она была не последняя, я опять поднял тревожащую меня тему.
— Василий Васильевич, и всё же — не слишком ли много мне за моё участие? Тем более, что я там свой собственный интерес преследовал.
— Ты ректору своему вопрос этот задавал?
— Да. Он сказал, что негоже сомневаться в решениях Императора, в том числе тех, что касаются наград.
— Правильно сказал. Абсолютно верно со всех точек зрения. — Мурлыкин вздохнул. — Но ты же не успокоишься, а я сказать не могу. Давай так — я тебе дам намёк, ты — поймёшь или нет, не важно — вслух свои догадки не говоришь и больше ни у кого ничего не спрашиваешь?
— Согласен. Тут, как я понимаю, без вариантов.
— Правильно понимаешь. Итак. — Он прикрыл глаза, уточняя про себя формулировки. — Если бы кое-кто из списка гостей того мероприятия оказался в списке пострадавших, не говоря уж о погибших, ректор мог пойти не в опалу, а на плаху. И всё на этом!
Ну, всё так всё. Главное, никакой ошибки нет и забирать награду, как незаслуженную, никто не будет. Посидели мы с Мурлыкиным душевно. Под конец девушки успокоились и начали по одной подтягиваться к нам, в итоге за столом собрались все, кроме котёнка, но включая забытый было в прихожей тортик. Кстати, когда и куда исчезло «подношение» для «премудро-прекрасной» я не заметил, но судя по хитрой мордочке — ушло адресату.
После тортика нам с Мурлыкиным наконец доверили посмотреть на спасённую кошечку, но только посмотреть, трогать не позволили. Котейка свернулась в клубок, так, что не было даже понятно, где у неё голова, а где хвост. Угольно-чёрная, с короткой шёрсткой, просто плюшевая на вид. Совершив паломничество к Мявеславе Сугробовне, я распрощался со всем семейством и вышел во двор. Поскольку надежда не просто погулять с Машей, но ещё и пообщаться поближе, назовём это так, не угасла совсем, а тратить время на дорогу до Буйнич и обратно не хотелось — пошёл в гостиницу. Смешно, но ночёвка в достаточно приличном для моего положения месте стоила немногим дороже, чем дорога до общежития и назад в город. Правда, ещё расходы на ужин и завтрак, которые в академии для меня с Нового года бесплатны.
[1] Необязательная и почти бесполезная информация. Простая круглая на пол литра — от 300 до 340 граммов, фигурная от 420 до 600, в зависимости от толщины стекла, вычурности форм и количества «лепнины». Сто лет назад из-за более примитивных технологий толщина стенок была существенно больше, чем сейчас.
Глава 21
Надежды мои сбылись лишь частично: встретиться-то мы встретились, но мысленно Маша была не со мной, к тому же торопилась в свою академию, что-то там надо было сделать до начала семестра. В итоге я всё же пошёл в лабораторию. Своей работы там было немного, но полиция взмолилась слёзно о помощи — у них была масса отравившихся или уснувших на улице с последствиями разной степени тяжести. Двоих сотрудников лаборатории — злосчастного Гену и Светлану — отрядили на помощь приказом, меня — в условно-добровольном порядке. Благо, требовалось только составить первичный протокол, всё остальное — не моя забота. Всё свелось к ответу на вопрос, есть ли в образце добавленная в него отрава или только та, что возникла «естественным путём» и концентрацию естественного, чтобы следователь мог сделать вывод — наступили последствия от качества выпитого или от количества. Работа простая, монотонная, но — тридцать семь образцов⁈
Наградой я не хвастался, чтобы не пришлось опять отмечать, даже гербовый жетон спрятал, пропихнув в петлицу. Пусть думают, что просто золотые часы ношу, форса ради. Благодаря этому приехал в общежитие уже в начале четвёртого, засветло. Что же, пусть мои планы на конец каникул все пошли прахом, но зато к занятиям подготовлюсь спокойно.
Так и получилось — спокойно подготовился к занятиям, спокойно начал семестр, и вообще, всё шло спокойно до десятых чисел марта — начала весны на лице и пика зимы на нашей изнанке. Нельзя сказать, что не было событий — их хватало, и среди них важные, даже очень. Но происходили они без суеты, нервотрёпки и почти без неожиданностей.
Спокойно подписал новый договор на выпуск пластинок — всё, как и предсказывал профессор, двести тысяч экземпляров на трёх заводах, восемьдесят копеек штука, деньги по ходу реализации ежемесячно, начиная с марта.
Спокойно сходил и оформил аренду участка под Талькой и успел поставить визу об участии в «Программе». Общие требования от инспектора тоже получили, детали будем уточнять позже, равно как и проводить изыскания на местности.
Спокойно получили свои грузовики. Ехали они через Гомель, потому Пробеляковы, вникнув в суть вопроса, смешались в процесс и один из них сгрузили в Осиповичах — младшему, а второй забрал в Минске старший. Владислав, освоившись с управлением, заехал за мной, и мы в одну из суббот спокойно съездили в Шклов. От академии до завода было по дорогам пятьдесят километров, ехали мы больше часа под нудение деда, что «на нормальной машине по нормальной дороге» это полчаса езды максимум.
На этой поездке, хоть она и прошла без эксцессов, стоит остановиться подробнее. Нас там встретил основатель, совладелец и управляющий заводом — местный уроженец, Скрипеницкий[1] Николай Андреевич. Из его рассказа мы узнали, что несмотря на название[2] города стекло в нём никогда не варили — во всяком случае в известной части истории и в сколько-то значимом количестве.
— Тогда почему такое имя⁈
— А это от речки. Причём с ней тоже не всё понятно — есть минимум три исторических названия и минимум семь легенд о том, откуда оно взялось.
— И вы, значит, решили исправить историческую несправедливость?
— Что-то вроде того. Почти все, кто приезжают в город или узнают о нём — первое, что спрашивают, это про стекло. Это же дармовая реклама! Кстати, на самом деле городок знаменит бумажным производством на всю Империю[3] и за её границы.
Производство оказалось современным — стекло выдувалось не за счёт лёгких мастера, а за счёт работы насоса, приводимого в действие паровой машиной. Но всё остальное делалось вручную — загрузка массы, подключение трубок, их вращение (мне называли целую кучу всяких терминов, однако я даже не пытался их запомнить — для меня это остались «трубка» и «формочка»). Вроде как где-то кто-то изобрёл уже полностью механизированное производство бутылок, однако у нас об этом пока только слухи ходили. Но даже так работы заметно ускорились и облегчились. Николай Андреевич с гордостью говорил: