Но тут вышла моя милая, моя невеста — и всё остальное не исчезло, но перестало представлять хоть какой-то интерес. Платье, причёска — всё это, конечно, было. Не могло не быть, люди бы не поняли, хотя я бы предпочёл обойтись без них — и без свидетелей в том числе. Что ещё могу сказать про платье? Оно было, скорее всего, белое. Или, во всяком случае, светлое. И, пожалуй, пышное. По крайней мере, какие-то складки я помню наощупь, когда позже, уже после заключения брака, подхватил Машу на руки. Единственное, что я видел — это она, моя Машенька, такая родная и, одновременно, кажущаяся незнакомой, более… Не могу подобрать слова даже. Как куколка, но живая, очень живая, и словно светящаяся. Стоял, любовался, и был вполне счастлив, пока меня не ткнул в бок Гена.
— Юра, отомри! Опоздаем!
Взял невесту за руку и повёл к выходу со двора, где у ворот уже ждала наёмная карета. Да, мой фургон удобнее, комфортнее, быстрее и безопаснее, но — традиции, и всё тут! Невеста благородного происхождения должна передвигаться только и исключительно в карете. Причём из дома к месту заключения брака — с подружками, отдельно от жениха, у которого вторая карета же, обратно — муж с женой, а дружки — с подружками. В подружках, кстати, Ульяна и какая-то незнакомая мне девица. Увидел их и узнал Ненасыть только когда они оттёрли меня возле входа в экипаж.
Потом были полтора часа бессмысленных для меня перемещений по городу. Нет, символизм и прочее я знал — вроде как невеста прощается с какими-то знаковыми для неё местами, но смысл в этих символах, если она никуда из города не уезжает? Один раз кормили птиц — в специально отведённом месте, специально заготовленным и подготовленным зерном. Периодически на нас налетали стайки детей с поздравлениями — их Гена или Влад осыпали горстями конфет, или с теми же целями подходили подростки либо взрослые. Им шли другие сувениры и подарки, а Гена при этом ругал себя и Васю, утащившую серебро, как раз для раздач на этом этапе предназначенное. Пришлось ему импровизировать, а при первой возможности — разменивать мелкие купюры, на что лавочники поутру шли неохотно — им ещё весь день сдачу давать, вот вечером они мелочь сгружают в обмен на более крупные деньги весьма охотно.
Последняя остановка по пути к месту регистрации — у памятника Императору. Вроде как предстать перед ним и попросить благословления. Интересно, какая паника поднялась бы, если б памятник на самом деле кого-то благословил? Надо же, какая чушь в голову лезет, что с мелочью, что с памятником-големом…
В ратуше — хотя на самом деле это, разумеется, никакое не здание самоуправления, а присутствие городского головы и губернатора, но все называют, как проще — нас встретил сам мэр. Видимо, из уважения к статусу тестя, или моего посажённого отца — Лебединского. Толкнул дежурную речугу о том, какая мы красивая и многообещающая пара, как он рад и счастлив и так далее, главное — что был достаточно краток, уложившись в семь минут. Я его даже зауважал за это. Приближалось главное действо, которое, в принципе, можно провести хоть вдвоём посреди леса.
Правда, предстояло ещё одно действие, которое, наверное, было главным с точки зрения чиновников — запись в учётную книгу. Опять же — в традиционной стилистике, которая, наверное, больше нигде, кроме как при регистрации брака не используется. «Девица рода Мурлыкиных, Марией рекомая, дщерь Василия, исходит из рода отца своего для вхождения в род мужа своего, Рысюхина Юрия Викентьевича, аки жена законная». И — две заверяющие печати, моя и самой Маши. И это — последний документ, который она заверит своим перстнем. Потому что самому перстню существовать осталось недолго.