К десяти утра надёргал штук тридцать карасей примерно одного размера, сантиметров от двадцати двух до двадцати пяти в длину, трёх линей примерно в тех же размерах. И напоследок, когда уже собирался сматывать удочки, вытащил карася весом килограмма полтора, или даже больше. Собственно, удочку взял в руки для того, чтобы вытащить снасть, которую ветром отогнало к камышам. Почувствовал сопротивление, подумал ещё, что зацеп, чуть дёрнул — а он как дёрнет в ответ! Благо, рыбина изначально была недалеко от берега — я, не пытаясь поднять его из воды, сделал пару шагов назад, вытаскивая карася волоком на сушу, а потом прыгнул к нему, хватая за жабры. В общем, отвёл душу под конец лета. Потом, правда, пришлось всё это чистить — я даже пожалел, что не выпустил тех же линей на волю, поскольку их слизь… Потом, правда, Ядвига Карловна подсказала пару хитростей, но это было, увы, потом — после того, как я ухрюкался по уши. И дед, зараза такая, не подсказал, хотя тоже знал эти хитрости. А говорит — не змей, ага!
Улова хватило и на ужин для всех, и Ядвиге с Семёнычем с собой отдать, и мне в дорогу осталось. Передачу рыбы слугам прижимистая обычно (чтобы не сказать больше) бабуля сопроводила для меня фразой:
— Ты уедешь, мне столько не съесть, так чем выбрасывать — лучше уж слуг подкормить!
«Цундерит[4] старушка!» — как обычно непонятно прокомментировал дед, а на мой вопрос, что это значит ответил опят же привычным «долго объяснять».
В девять утра я связался по мобилету с Лопухиным, уточнил, что отчёт не готов, и стал собираться в дорогу. Перебрал подготовленный бабушкой багаж, втихаря оставив дома больше половины барахла и загрузил в первый фургон, который уже привык называть «старым», где лежала и Машина поклажа. Попрощался с домашними, и, пока бабуля не посчитала количество поклажи — отправился в путь.
Проезжая мимо поворота на Дубовый Лог с некоторым трудом удержался от того, чтобы туда заехать. Мысль «это мои владения» что-то очень приятно щекотала внутри, хотелось всё осмотреть, что-то сделать полезное или красивое. При этом понимал, что на лице сейчас делать нечего, вообще, а на изнанку я не попаду. Дальше по уже накатанному маршруту, как ехал на этом же фургоне этим же летом — на свидание к Машеньке.
«По накатанному», ну-ну. Который раз замечаю: если делаешь что-то впервые, особенно что-то достаточно длительное или большое — оно воспринимается как приключение, как некое свершение, едва ли не эпохальное, как Событие с большой буквы. На второй или третий раз то же самое дело выглядит как пусть сложная, но посильная задача, а начиная с какого-то повторения превращается в рутину — да, порой отнимающую много сил или времени, либо, наоборот — приятную, но рутину, не стоящую отдельного упоминания. Как первая поездка в Минск на поезде, она же — первая самостоятельная поездка по железной дороге. Сколько было переживаний по поводу и без оного! А сейчас? Как в лавку скобяную сбегать, и то — в лавку приключение посильнее будет, если Толокнянкин поймает и начнёт опять насчёт красок новых голову дурить. Или вот, поездка в Могилёв. Само по себе перемещение в тот город уже стало привычным, но взять если конкретно эту дорогу — еду третий раз, и каждый из них не похож на другие. Впервые, вместе с папой — это было настоящее Путешествие, восхитительное и пугающее, волнующее и трудное, что усугублялось его длительностью во много дней и незнакомыми, ни разу не виданными местами вокруг. Второй раз всё вытесняли волнение о том, справлюсь ли я с дорогой и о том, что меня ждёт в конце пути. Сейчас я уверен и в себе, и в автомобиле, знаю, куда и зачем еду, дорога более-менее знакома — и появляется ощущение привычности.
Ха, сказал бы мне кто-нибудь год назад, что я буду ехать из дома до Могилёва меньше, чем за световой день, за рулём собственного авто — одного из пяти, на секундочку задуматься, собственных автомобилей, да ещё и переделан он будет моими собственными руками до неузнаваемости и, возможно, уникальности!
И правда, если задуматься — изменения едва ли не пугающие, словно тот Юра Рысюхин из мая прошлого года и я — два разных человека…
[1] Концепция взята из первой книги про приключения Манулова, в серии РОС.
[2] Ещё одно значение — «подвозить». У нас слово используется с 1913 года, но исходный смысл неизвестен.
[3] Построено в 1974 году, вступило в строй (заполнено водой) в 1978.
[4] Цундере (от слов цунцун — отвращение и дередере — влюблённость) — в японской (и не только — в мировой такого полно, просто остальные не озаботились придумыванием и популяризацией специального названия) культуре, не только аниме, как многие думают — психотип личности, для которого характерно испытывать одновременно как резко негативные, так и чрезмерно дружелюбные эмоции в отношении одного и того же персонажа. В переносном смысле часто используется в отношении лиц (или персонажей), которые пытаются скрыть свои тёплые отношения или просто заботливость за маской нарочитой грубости или цинизма, в стиле «всё равно пропадёт, так хоть этому скормить» и т.п.
Глава 10
Вернувшись за руль первой версии фургона сразу после поездки на новом, я прочувствовал разницу между ними. Новый, в сравнении с предыдущим вариантом, легче набирал и держал скорость, что дед объяснил лучшей обтекаемостью, а также меньше кренился в поворотах.
«Ну так! При той же ширине колёсной базы и корпуса высота и общая меньше, и положение центра тяжести ниже. Вот тебе и устойчивость — или, как поправили бы моряки, остойчивость».
С другой стороны — грех жаловаться, этот тоже вполне себе на уровне аппарат. Хотя, смотря с чьей точки зрения… Тут и смех, и грех: бабушка впервые решила всё же посмотреть, что я тут такого наворотил, и раскритиковала всё, что могла. Во-первых, заявила, что в «железной коробке» будет жарко и душно, надо было открытый возок делать, «как все нормальные люди», со съёмным верхом на случай дождя или холода. Мои указания на наличие вентиляции и климат-контроля отмела с порога, даже не дослушав толком:
— Баловство это всё! Видала я этот вентилятор — гоняет одну и ту же жару по кругу, только что ветерок, а толку никакого!
Попытки пояснить разницу между вентилятором и вентиляцией были вообще проигнорированы. В салоне тоже нашла несколько возможностей для «нарушения приличий», но тут уже я пропускал всё мимо ушей. Холодильник в салоне, поджав губы, всё же одобрила, но превращение части сиденья в откидной столик обозвала «недоразумением» — мол, зачем два стола? Для слуг, что ли? А больше всего, к моему удивлению, ей не понравилось наличие плитки и возможность разложить сиденья в спальные места. Второе она просто обозвала «пошлостью и развратом», отказавшись возвращаться к обсуждению, а по плитке прошлась хорошенько. Лейтмотивом было то, что уважающий себя дворянин в путешествии должен останавливаться не «под кустом с бродягами», а в приличных местах, где есть и своя кухня, и кухарка при ней. Общий же вердикт был такой:
— Надо отдать нормальному, знающему каретному мастеру в переделку. Повыкидывать лишнее и срамоту всякую, дать нормальный доступ воздуху, вообще — переделать, как положено, и будет не хуже прежнего возка, не стыдно будет людям показать!
Единственное, что ей понравилось — много места для багажа сзади. А мне стало страшно за будущее нового фургона, надо как можно быстрее забирать его отсюда, пока бабуля «из лучших побуждений» (в её, разумеется, представлении) не испортила в нём всё, что можно и половину того, что вроде как нельзя. Я, конечно, выдавил из неё обещание без меня ничего не делать, но судя по ремарке «это правильно, посмотришь, как надо, хоть сам поучишься» и с учётом характера — долго она не продержится, и как обойти (или забыть) обещание найдёт способ с лёгкостью. Так что у меня максимум дней пять на эвакуацию автомобиля.