Я осторожно, озираясь по сторонам, чтоб не нарваться на буйных дур, прокрался к выходу из зверинца. Видимо, перестарался и выглядел подозрительно, потому что на выходе охранник подошёл ко мне с мрачным и угрожающим видом, но, увидев чек на книгу, родовой перстень на пальце и услышав про причину моих опасений ухмыльнулся понимающе и помог незаметно выйти на улицу. Занёс книгу в номер и отправился всё же гулять по городу.
Поскольку денег оставалось немного, обедать решил в городе, где будет недорого, но прилично — в гостиничном ресторане в цену номера был включены почему-то только завтраки, а обед стоил втрое дороже, чем в Чечевичах (да, понравилось название — забавно же, особенно как это местные выговаривают — «Чачэвичы». На какую-то птицу в лесу похоже: «ча-ча-чеч-че-че-чы». И на чечевицу тоже похоже, только ударение не там) и при этом по объёму был раза в два с половиной меньше, не обед, а так — перекус. Странные они в этом Бобруйске все, честное слово! А есть хочется очень — в зверинце пробыл долго, плюс занятия лёгкой атлетикой с угрозой тяжёлых травм аппетит пробуждают очень здорово. Жаль, фокус с обменом пива на рыбу тут вряд ли прокатит — в городе две пивоварни, точнее, один семейный бровар тех самых Бобровых, но они в основном для себя варят, продают немного (вот только их «немного» это минимум втрое больше, чем наше «всё») и казённый пивзавод, который гонит пиво вообще в жутких количествах. Плюс ещё из Речицы подвозят, будто своего мало. Да и осталось у нас запасов не слишком много.
Пока ходил по городу, всё удивлялся толпам народа, разнообразно одетого. Да, Бобруйск крупнее, чем мои родные Смолевичи, считай, почти сорок тысяч человек против наших двенадцати, но по ощущению их тут будто бы все шестьдесят! Ходят, головами крутят… Почти как я. Это что, всё приезжие⁈ Нагулявшись по городу, налюбовавшись на Березину (это сколько же в ней рыбы, ммм…) вернулся уставший в гостиницу — а там уже и папка сидит, альбом мой листает.
— Что, — говорит, — решил всё же пойти в охотники?
— Да не, просто нарисовано здорово. Да и мало ли, на что ещё по дороге напоремся, так хоть буду знать, с кого есть что взять, а с кого — нет. И где макр искать.
— Ну, ладно, если так. Поверь мне — в этой лотерее выиграть шанс намного меньше, чем голову сложить. А ты в нашем роду последний, нельзя тебе так рисковать!
— Ну паааап!
— Не папкай, а голову включай! Ладно, как день прошёл?
Я рассказал о своих похождениях, стараясь особо не вдаваться в лишние подробности, которые совсем лишние, но батя как чуял — вцепился, как клещ в холку, и вытащил их все. При этом ржал, как конь.
— Говоришь, «Выползай, мразь двуногая, и прими кару за страдания зверушек»? Га-га-га! И как — выполз?
— Нет, до сих пор там сижу, не видишь, что ли?
— Ххыыы… Ой, уморил. Надо же было так нарваться, на активисток из общества зверозащитниц!
— Так это общество такое⁈ Я думал, из местной дурки побег случился.
— Ой, хватит, я уже не могу смеяться! Да, общество. Начиналось всё разумно и благостно. Люди боролись с браконьерами, с незаконным промыслом зверя и прочим таким разным, вроде неоправданно жестокого обращения с животными — это когда голодом морят или мордуют почём зря. И успехи у них были, и достижения, причём реальные и полезные. Их деятельность даже царь отметил, даровал их обществу статус Императорского.
— Ого!
— Ага! А потом понесло их под откос, чем дальше — тем больше. Сперва против всей охоты разом выступать стали, без разницы, на кого и зачем. Потом против ношения мехов. Потом против скотных ферм — мол, это жестокость, разводить зверушек только для того, чтобы потом зарезать, их надо всех на волю выпустить. Вот ты смеёшься — понимаешь, что будет «на воле» с теми же курами с фермы, а они всерьёз эту чушь пороли. Дошло до того, что Император отозвал у них право называться Императорским обществом — думал, охолонут и образумятся. Вотще! Наоборот, у них последние клапана сорвало — стали изнаночных тварей защищать. Мол, прорывы — это кара Матери-Природы нам за её, природы, уничтожение и возмездие за «насилие над зверушками».